Молодой Ленинград 1981

Ах, ствол у березы отчаянно тонок,
Над ним потрудился какой-то подонок:
Оставил глубокие злые затесы,
Приладил стакан под березовы слезы…

Какая-то девочка в синем берете,

Видать, бесконечно расстроена этим.
Она, тонкорукая, очень сродни
Березе вот в эти весенние дни:

Такие же светлые, русые пряди,

Такая же синь в опечаленном взгляде,
И то же стремление ввысь, к облакам,
И та же открытость весенним ветрам.

Заботливо теплые, чуткие руки

Сухою травой спеленали зарубки,
Точь-в-точь наложили на рану бинты:
«Красуйся, моя тонкопрядная ты».

Бывает: подступят нечаянно слезы,

Но вдруг, как спасение, — облик березы
И девочка в синем пушистом берете.
И, знаете, легче вздохнется на свете.

Юрий Шестаков У ПРОХОРОВКИ Стихотворение

Поутру, по огненному знаку

пять машин «КВ» ушло в атаку.

Сергей Орлов

О жизни и о смерти
до утра
дождь говорил
на языке морзянки…
Работали в тумане трактора,
а чудилось —
в дыму гремели танки.
Лучом пронзило мглу,
и предо мной
сверкнул пейзаж,
как снимок негативный…
Мне жутко миг представить за броней,
которую прожег
кумулятивный!
Я думал, сталь —
надежнее земли,
но в сорок третьем здесь пылало лето:
и сталь и кровь беспомощно текли,
расплавившись,
и были схожи цветом.
Наверно, мир от ярости ослеп:
чернело солнце,
мерк рассудок здравый,
когда в той схватке
с диким воем
степь
утюжили стальные динозавры.
Огромные, железные, они,
друг друга разбивая и калеча,
скрывали там,
за панцирем брони
трепещущее сердце человечье.
Земля и небо —
в звездах и крестах!
И раны кровоточат и мозоли.
В эфире жарко,
тесно, как на поле, —
звучит «Огонь!» на разных языках,
на общечеловечьем —
вопли боли!
И где-то здесь,
среди бугров
и ям,
сквозь смотровую щель шального танка
ворвался полдень
и, как белый шрам,
остался на лице у лейтенанта…

Войны не зная,

понимаю я,
что в том бою должна была решиться
судьба России и судьба моя:
родиться мне на свет
иль не родиться,
не спать ли мне однажды до утра,
за Прохоровку выйдя спозаранку,
где бродят тени опаленных танков,
где все траншеи срыли трактора.

Петр Кириченко ЗАРЕЧЕНСКИЕ ВЫСЕЛКИ Рассказ

Н. П. Ковязину, моему отчиму

В памяти человеческой ничто не пропадает бесследно, хранится годами так бережно и так далеко где-то, что, кажется, и не вспомнить уже никогда; и живет человек, ничуть не тяготясь тем, чего не помнит, заботится своими делами, как вдруг — точно просверк молнии в ночи — вспыхнет старое, осветится; и нет уже человеку покоя, и событие, казавшееся мелким, не таким и значительным, чтобы о нем помнить, увидится вдруг совсем иначе.