Молодой Ленинград 1981

Это край мелколесья
И ржавой осоки.
Это край, где дожди цвета мокрого льна.
Это выдумки все,
Что березы — высоки,
Небеса — необъятны и даль — не видна.

Даль видна:

Это кромка осеннего утра,
Где туманом омыты кусты ивняка
И холодная
Ниточка сереньких уток
Бесконечно протянута издалека.

Даль видна, присмотрись:

За изгибом дороги
Притаился сиренью окутанный дом,
И тропинки от дома
Легки и пологи,
И гусиный пушок над лиловым прудом.

Это даль, это детство,

Пусть даже нечетко:
На песке отпечатанный узенький след —
И сверкнет,
Открывая калитку, девчонка
Ободочками
Солнечных
Сандалет…

«Сказывают, раньше это было…»

Сказывают, раньше это было:
На сто верст болотных — ни души.
По ночам листву в лесу знобило.
Леший кашлял, филинов глушил.

В этот край, где каменеют скулы

Валунов, затерянных во мхах,
Из глубин Руси пришел сутулый,
Продубленный ветрами монах.

Кто он был — одной земле и ведать.

Голос тех времен доныне скуп.
И приткнулся у озерной вербы
Пахнущий сосновой щепкой сруб.

Все менялось в мире суетливом:

Свадьбы, тризны, войны здесь и там,
Как в морях приливы и отливы,
То звенели песни, то металл.

Но сюда, в дремотное молчанье,

Где в низинах стыли облака,
Звук мирской с рассветными лучами
Много лет еще не проникал.

Лишь когда отшельника не стало,

Вепс-полесник из неблизких мест
Над обрывом у ручья поставил
Суковатый и тяжелый крест.

С той поры хранятся в деревеньке

Без названья, так она мала,
Горсть монет — серебряные деньги,
Туесок да ржавая пила.

А еще видали, правда редко, —

Есть у бабки, старой, как Оять,
Та икона, что, по сказу предков,
Край лесной не может покидать.

На окладе стерлась позолота,

Почернел святого старца лик,
Он стоит у лунного болота,
Немощный, беспомощный старик.

Синевой подсвечены осины,

Звезд полна тяжелая вода,
Вот и понял он свое бессилье,
От чего уходит навсегда.

Вот и понял он, что есть на свете

Лишь одно бессмертие — земли…
Триста лет… Но так же чист и светел
Тонкий ствол, белеющий вдали…

«Мы оживляем прошлое с трудом…»

Мы оживляем прошлое с трудом.
Живем по общепризнанным законам.
Но сколько раз, щемящим и знакомым,
Приходит детство в постаревший дом.

И, очищая дочке апельсин,

Вдруг вспоминаешь это же движенье
И руки матери, а память — отраженье
Ее незабываемых морщин.

«Из детства очень просто уходил…»