Читаем Молодой Ленинград ’77 полностью

— На кой хрен мне кофе, — не замечая иронии, ответил Иван. — Кружка горячего кипятку, это я понимаю. По-охотничьи.

— И кипятку не будет, — успокоил всех Бугров. — Можно по глотку спирта. Сухари, сало запивать водой. Консервы пока не трогать. И главное, никаких следов.

— Чтобы не получилось, как у Юлия Цезаря: пришел, увидел, наследил, — блеснул эрудицией Романчук.

Бугров понимающе улыбнулся ему и добавил:

— Каждый след нам во вред.

— А про птичек забыли? — сказал Иван. — Они сейчас дюже голодные. Все склюют.

— На птичек надейся, а сам не плошай.

Верен себе командир взвода.

— Птички твой прах склюют, если будешь балабонить, — покосился на Ивана Восков.

Получилось что-то вроде легкой разминки. Говорили тихо, но горячо, понимая настроение друг друга и давая разрядку напряженным нервам. Но кончилась минутная потеха, и люди вернулись к суровой действительности.

— Хромов, в дозор. Выдвигайся на опушку и наблюдай за селом, — отдавал распоряжения Бугров. — Бородин, возьми под наблюдение просеку. Остальным завтракать и прочее.

Власов не участвовал в общем разговоре. Он только слушал.

Впервые тогда он попытался разобраться в своих ощущениях. Война — несчастье. Это — истина, не требующая доказательств. Но, как ни странно, он, Федор Власов, добившись отправки на фронт, почувствовал себя счастливым. Он был полон тем необъяснимым подъемом, который испытывает альпинист, с риском для жизни забирающийся на отвесную скалу, или водолаз, спускающийся на неизведанную глубину и не знающий, увидит ли еще раз небо над головой. Значит, и в его жизни наступил период, когда он должен показать, на что способен. И доказать, что не зря он дышал воздухом родной земли.

Из кустов на опушке, что метрах в пятидесяти от места привала, раздался тревожный крик чибиса. Три раза. Разведчики прислушались.

Крик чибиса был у них кодом, условным сигналом для того, чтобы привлечь внимание товарищей. Выбран он был не случайно. Чибис — птица в Ленинградской области довольно распространенная. Живет в лесистых и заболоченных местах. Кричит, будто взывает о помощи. Лучшего сигнала не придумаешь.

— Хромов, — сказал Восков. — Сигнал подает.

Всем ясно, дозорный зря тревожить не будет. Что-то заметил. Но что? Пока разведчики завтракали да отдыхали, утро полностью вступило в свои права. Может быть, в деревне началось какое-нибудь движение?

— Сбегай, узнай, в чем дело, — приказал Воскову командир взвода.

— Есть узнать, в чем дело, — чуть слышно ответил Восков и, пригнувшись, побежал к Хромову.

— К бою, — скомандовал Бугров остальным. — Усилить наблюдение по секторам.

Потянулись секунды ожидания. Иногда Федору казалось, что главное в работе разведчиков — ожидание. Сначала ждешь задания. Потом выхода на задание. Удобного момента для перехода через передний край. И в тылу врага тоже часто приходится выжидать: терпеливо наблюдать за противником, за изменением обстановки, долго выбирать удобный момент для передвижения. Ждать связи, ждать сигнала. Ждать донесения. Ждать, наконец, результатов своей работы. Как-то они там, добытые сведения? Пригодились или нет? Не требуется ли уточнить что-нибудь?

Восков возвратился возбужденный. Не часто с ним это случалось — хладнокровие и спокойствие командира первого отделения Николая Воскова, в недалеком прошлом студента института иностранных языков, были известны всей роте. Умные, спокойные глаза, поджарая фигура, легкая походка сочетались с ловкостью и силой. В добавление ко всему Николай неплохо владел немецким, мог допросить пленного. Мог и команду подать по-немецки, чтобы в сутолоке ближнего боя сбить врага с толку.

Бугров с нетерпением ждал доклада.

— Ну, что там?

Восков встал рядом с Бугровым и повернулся к опушке.

— Справа, — он показал рукой, — от деревни в лес зашел человек, похоже женщина.

— Не разглядел, что ли?

— По одежде не разобрать, а лица не видел. Но походка… женская.

— Ясно дело, баба, — усмехнулся Романчук. — Откуда там сейчас мужику взяться?

Бугров молча повернулся к Романчуку. Взгляд у командира взвода тяжелый, строгий. Ухмылка на лице Кузьмы вытянулась в виноватую улыбку.

— Продолжай, — снова обратился Бугров к Воскову.

— Когда человек зашел в лес, из деревни тем же курсом вышли два немца.

— Точно два?

— Точно.

— Где они сейчас?

— Подходят к лесу.

Младший лейтенант ухватился за бородку, словно там рассчитывал найти необходимое решение. А мысль, конечно, работала сама собой. Шестеро против двух — можно рискнуть. Но кто тот, который вошел в лес первым? С кем будет он?

— Восков, Романчук и Власов пойдут со мной. Хромов и Бородин остаются здесь. Прикроют нас в случае чего, — повернулся он к Николаю. — Сходи, объясни им задачу. И догоняй.

— Есть. Понятно.

Старшина снова скрылся в кустах.

Перейти на страницу:

Все книги серии Молодой Ленинград

Похожие книги

Поэты 1820–1830-х годов. Том 2
Поэты 1820–1830-х годов. Том 2

1820–1830-е годы — «золотой век» русской поэзии, выдвинувший плеяду могучих талантов. Отблеск величия этой богатейшей поэтической культуры заметен и на творчестве многих поэтов второго и третьего ряда — современников Пушкина и Лермонтова. Их произведения ныне забыты или малоизвестны. Настоящее двухтомное издание охватывает наиболее интересные произведения свыше сорока поэтов, в том числе таких примечательных, как А. И. Подолинский, В. И. Туманский, С. П. Шевырев, В. Г. Тепляков, Н. В. Кукольник, А. А. Шишков, Д. П. Ознобишин и другие. Сборник отличается тематическим и жанровым разнообразием (поэмы, драмы, сатиры, элегии, эмиграммы, послания и т. д.), обогащает картину литературной жизни пушкинской эпохи.

Константин Петрович Масальский , Лукьян Андреевич Якубович , Нестор Васильевич Кукольник , Николай Михайлович Сатин , Семён Егорович Раич

Поэзия / Стихи и поэзия