Молодой Ленинград ’77

Безропотная ночь на полигоне.
Луна ушла прожилками тропинок.
Мой БТР в последнем эшелоне
Упорно разбуксовывал суглинок.

Туман был крепче выхлопов бензина,

Въедался в души,
Разъедал глаза.
Ревела многоосная машина,
Царапала поверхность и ползла.

Ночную темень вспарывали взрывы.

И не было врагов как таковых,
И впереди шагали командиры,
Не видевшие в жизни штыковых…

НА РОДИНЕ

Прошагать бы росой предзакатною,
Пусть кукушки еще не спят
И озера
Стреляют щурятами,
Кряквы крякают на утят.

Камыши раздвигая бережно,

Заглянуть в голубой простор,
Где натруженный месяц селезнем
Чистит перышки перед сном,

Где дремучесть лесов без края,

Где кузнечик спит на листке…

Засыхает заря ржаная

Хлебной корочкой
На окне.

Виталий Иванов В КИНО Стихотворение

Смотрели прямо на меня
Края кровавые воронки,
И я был посреди огня
В кричащем маленьком ребенке.

Прямой наводкой смерть вела

Огонь из тысячи орудий.
Война давно уже прошла,
Ее почти забыли люди.

И это — фильм. При чем здесь я,

Для нового рожденный века?
Как дико! Словно муравья,
Вдруг раздавили человека!

При чем? Но если это мать

В орущем месиве воронки
И мне придется умирать
Вот в этом маленьком ребенке?!

В кино иль жизни? Тишина.

Все пушки бьют. Темно от боли.
Меня с ума свела война,
И я умру в случайной роли,

Умру, разбивши свой мирок

Из лун, туманов, синецветий,
Воскресну вновь и выйду в бой
За все, что дорого на свете!

Владимир Скородумов КОМАНДУЮЩИЙ Рассказ

После поражения фашистской армии под Москвой геббельсовская пропаганда вопила, что причина отступления — плохие русские дороги. А проиграв войну, уцелевшие гитлеровские генералы заявили — виноват фюрер и плохие дороги в России. И выходит: они проиграли войну из-за наших плохих дорог, а мы ее выиграли из-за этих самых дорог.

Увы! И у нас дорожки эти в печенках сидели, хотя они и наши. Поведешь радиороту, бывало, после дождика — и стоп! Задние колеса крутятся, а машина ни с места. И пошло: раз, два, взяли! Раз, два, взяли! В других частях легче, а каково было мне? В роте восемьдесят человек без малого, и хотя все они в шинелях, но сорок солдат носят юбки. И когда эти солдаты начинают визжать: раз, два, взяли! — то и остальные сорок ослабевают от смеха.

Однажды в самую распутицу по раскисшим дорогам штаб фронта совершал марш. Войска наступали, ушли далеко вперед.

К вечеру с большой натугой рота сосредоточилась наконец на новом месте. Не прибыла только одна радиостанция. Но я не беспокоился. Она была оставлена на старом месте для поддержания связи. Прибудет позже. К тому же на ней один из лучших водителей роты, ефрейтор Дудкин. Действительно, часа через два, когда рота была уже накормлена и все понемногу утряслось на новом месте, появился Дудкин. Он был встревожен. Его тревога передалась и мне.

— Где радиостанция? — был мой первый вопрос.

— Радиостанция на месте.

— Исправна?

— Исправна!

Я успокоился. А шофер стоит, мнется.

— Что же случилось? Что тянешь резину? Или как у прекрасной маркизы — радиостанция исправна, но машина сгорела?

— Товарищ капитан, — решился наконец водитель, — командующий фронтом приказал передать вам, чтобы меня откомандировали в боевую часть.

В первое мгновение я совершенно не мог уяснить значения его слов, хотя вроде бы все понял. Радиостанция роты обслуживала непосредственно штаб фронта, но командующий был для меня фигурой настолько недосягаемой, что я заорал на водителя:

— Чего чушь мелешь? Какой еще командующий?

— Наш командующий, товарищ капитан, генерал-полковник.

«Что за чертовщина!», — подумал я и опять напал на шофера:

— Где ты его встретил? Куда ты полез?

— На дороге встретились, товарищ капитан, а к нему я не лез. Позвал сам.

И водитель доложил следующее.