Молодость

— Русская боевая рать сливается маленькими ручейками в большие полноводные реки и моря! Страшным штормом идет на Совдепию адмирал Колчак — верховный правитель России! Генерал Юденич скоро возьмет ослабленный голодом и разрухой Петроград! А сюда двинемся мы — доблестное офицерство с Деникиным во главе! Нам помогут казаки и горцы…

— …и немцы! — вставил Витковский.

— О немцах забудем, — раздраженно засопел Гагарин и, добавил — У них в Германии сейчас не лучше нашего…

— Революция?

Гагарин промолчал. Выдержав паузу, стукнул тонкой ладонью по столу.

— Нам помогут союзники! Помогут открыто — десантами! Прошло время мелких подачек деньгами и оружием! Дредноуты Англии, Франции и Америки привезут нам, я думаю, побольше, чем их дипломаты в карманах!

По мере того как Гагарин развивал план совместных усилий интервенции и белогвардейцев, у Витковского бледнело лицо и выпученные глаза растерянно косили на окна.

«Принесло его на погибель, — все больше волновался агроном. — Окружат сейчас красноармейцы дом, выволокут обоих на снег и расстреляют…»

Он вдруг ощутил, сидя с Гагариным, до чего мало общего осталось между ними! Один дрожал за свое покойное место, за пригодившуюся специальность, за кусок хлеба для семьи; другой, захлебываясь злостью, готовился купать в русской крови отнятую мужиками землю, терзать ее огнем и сталью Антанты!

— Где ваша лошадь, Серафим Платонович? — спросил Витковский, воспользовавшись моментом, пока воинственный полковник раскуривал очередную папиросу. — Надеюсь, вы не пешком… Я уберу в конюшню и задам корму.

— Уберите, Григорий Варламович, — бесстрастно отозвался Гагарин и прошелся по комнате, — она на повороте дороги, в ольховнике.

— Если вам нужен свежий конь, то возьмите у меня Гольчика, — предложил Витковский с тайной мыслью поскорее избавиться от опасного гостя.

— Не стоит менять кукушку на ястреба. Такого коня, как убитый подо мной биркинский Турман, не найти!

— Кто же убил Турмана?

— Степан Жердев. К сожалению, я промахнулся тогда, стреляя по его машине из лесной сторожки.

Оставшись один, Гагарин отвалился на спинку стула и закрыл глаза. Он был недоволен разговором с Витковским. Человек этот, известный ему с наилучшей стороны, поражал мрачной диковатостью. Видно, измельчал в одиночестве, изверился и поблек.

Гагарину не хотелось сознаваться, что и сам он смертельно устал. Он вынул из ящика стола бумагу, оторвал узенькую полоску, написал: «Жив! Целую. Серафим».

Это — жене, находившейся в полном неведении… Письмо в три слова! Губы его передернуло. Черт возьми! Пришел домой вором, увидеть жену невозможно! Смерть подкарауливает на каждом шагу!

«Много нагрешили, надо полагать, в нашем роду… Иначе не выпал бы мне столь тяжкий жребий!»

Гагарин вспомнил, как привез сюда сразу же после свадьбы прелестную Софью Нарцисовну, как она немножко скучала по Петербургу, по родным… И Серафим Платонович, чтобы доставить удовольствие супруге, купил соседнее имение у помещика Чупрова для ее матери Клары фон Дункель и братишки Алика. Сидя вот в этой гостиной, молодожены были счастливы, им казалось тогда, что княжеские корни уходят еще глубже и прочнее в недра российских лесов и полей.

Но революция спутала все расчеты… Мамаша фон Дункель с Аликом даже не успели взглянуть на подаренное зятем имение Чупрова, торопясь выехать в Белгород — под защиту немецких оккупантов. А у супругов Гагариных с каждым днем сужалась и укорачивалась зыбкая тропа надежды, и только силой распаленного воображения они цеплялись за уходящий берег минувшего…

С улицы долетел отчетливый звук выстрела, повторившись в роще за оврагом раскатистым эхом. Гагарин вытянул шею и приподнялся, хотя это был выстрел из дробовика. Очевидно, радетельный Витковский демонстрировал перед хозяином свою ретивость. Но вслед за тем раздался второй выстрел, пистолетный…

Гагарин вскочил. Ощупал в кармане браунинг. Шагнул к двери. На веранде скрипнула доска… Кто-то стоял там, не входя в комнату. Нагнувшись, Гагарин увидел в дверную скважину человека, прислонившегося к венецианскому окну.

Глава тринадцатая

В начале зимы, по первопутку, Степан привез на родительский двор свою семью. День был ясный, с легким морозцем, и Жердевка выглядела чистой и нарядной от белого снега.

— Тпр-р-ру-у! — важно осадил Николка разгоряченных лошадей. — Стойте, вы! Бешеные!

Заждавшиеся Ильинишна и Тимофей, услышав скрип полозьев и знакомые голоса за окном, бросились навстречу. Впопыхах они мешали друг другу и, толкаясь, не сразу нашли дверную щеколду в сенях.

Степан выпрыгнул на ходу из саней, обнял у порога взволнованную мать, поздоровался за руку с отцом. Защитного цвета бекеша, серый барашковый воротник и такая же серая папаха, заломленная назад, придавали его ладной, осанистой фигуре почти строевой вид. Улыбаясь, он кивнул на полный воз ребят:

— Видали, как разбогател?

— Пошли вам бог. — Ильинишна поднесла кончик головного платка к увлажнившимся глазам:

А Тимофей радостно потянулся к возу:

— Давай, сынок, в избу наживу! Не застудить бы!