Молодость с нами

— Ну, спасибо, спасибо. Вот передаю трубку, Люська рвет из рук.

— Оленька! — заговорила Люся. — Я тебе звонила сто сорок раз, тебя никогда…

— Люсенька, я тебе все потом объясню! — закричала Оля, перебивая. — А сейчас прими сто сорок тысяч

поздравлений! Я за тебя очень-очень рада. Хочу тебя очень видеть и ребеночка твоего хочу видеть. Как странно:

у тебя — ребеночек! Значит, какие же мы стали взрослые, Люсенька… Время идет, и я прошу тебя учесть,

пожалуйста, что тринадцатого сентября мой день рождения.

— Мы с Георгием непременно придем.

— Правда?

— Конечно, правда.

После того как была положена трубка, Оля подумала, что с Люсиным сыном, наверно, возится Люсина

мама, и у Люси, наверно, есть свободное время, и, может быть, попросить Люсю хоть немножечко помочь ей в

такой трудный день.

Она снова позвонила Люсе. Люся сказала — хорошо, она поможет, но дело в том, что сына полагается

кормить по часам и поэтому она придет к Оле вместе с ним; там, у вас, ведь есть где его положить, чтобы не

упал.

И вот они пришли все втроем: Люся, которая стала снова стройной, веселой, без всяких пятен на лице,

Георгий и их сын. Сына нес Георгий, нес довольно ловко.

— Привык, — ответил он на Олин вопрос. — Каждый день вожусь с Митькой. Еще маленько, и дело

руководства младенцами я изучу так, что смогу писать популярные брошюры: “В помощь молодым отцам”.

Однажды… было это в воскресенье… Люська мне его подбросила и сбежала в кино. Я-то, лопух, не знал, что в

кино, я думал, на минутку. Стою, стою во дворе вроде дурака. Ни Люськи, ни тещи. Три часа так промыкался.

Уж надо мной и смеялись, и потешались, и сочувствовали мне. Жуткое было дело. Парень-то ревет, а я что

могу? Ничего я не могу. Одна женщина предложила: разрешите, говорит, молодой человек, я дам ему свою

грудь, я кормящая мать, жалко смотреть, как вы оба изводитесь. Тоже, видишь, нашлась! Дам я ей кормить

нашего Митьку неизвестными продуктами. Ну Люське и попало!..

Он рассказывал это, пока Люся в Олиной комнате, на Олиной кровати разворачивала Митьку и меняла

ему пеленки. Оля и Георгий стояли в дверях. Оля отвела Георгия по коридору в сторону и спросила:

— Тебе это не мешает? Тебя не тошнит?

Он виновато поскреб за ухом, попросил:

— Не вспоминай, не надо, Оленька. Все же мы бываем время от времени дураками.

Оля подумала о том, насколько был прав Федор Иванович, когда давал ей совет не спешить с выводами и

мерами по отношению к Георгию, когда говорил о том, что надо подождать, может быть еще придет дружба к

этим молодым супругам.

Но больше, чем умение Федора Ивановича заглядывать в будущее, Олю поражали Люсины выдержка и

громадный ее такт. Оля еще не могла в полной мере оценить, какой серьезный жизненный экзамен выдержала

Люся. У Оли не было опыта для такой оценки. Она только могла в слабой мере судить об этом.

Да, Люся выдержала большое испытание. Был момент, когда ее семья, ее любовь держались менее чем на

волоске — они держались на паутинке. Одно неловкое движение — паутинка бы оборвалась, и оборвалась

навсегда. Но Люся не сделала ни одного неловкого движения, ни разу никому никогда она не пожаловалась на

Георгия, ни разу и ему она не выразила недовольства своей судьбой. Быть такой ей помогала ее любовь. Не

опыт, не советы матери — только любовь вела ее через притихшее перед бурей море, каким до рождения

ребенка была их жизнь с Георгием. Она как чувствовала, что надо дождаться появления на свет этого ребенка, и

если тогда ничего не изменится, то, значит, не судьба, значит, Георгий и она расстанутся. Случилось так, что

ребенок, сын, привел Георгия в полный восторг, вместе с ним вернулась и любовь Георгия к Люсе и его дружба

— все.

Георгия было не узнать. Оля и Люся хлопотали в кухне, а Георгий расхаживал по комнатам с Митькой на

руках, пел ему, трынькал на рояле, включал приемник, изображал крики каких только знал птиц и животных.

Соединенными усилиями к шести часам управились со столом. Стол был накрыт великолепно, почти так,

как бывало при Елене Сергеевне. Можно было встречать гостей.

Первым гостем оказался Виктор Журавлев. Он приехал прямо с завода, куда, на удивление своих

товарищей, явился в то утро разодетый в самое лучшее. Он отдал Оле плотный пакет, сказал: “Подарок.

Поздравляю”. Оля познакомила его с Люсей и с Георгием. Не выпуская из рук Митьку, Георгий повел

Журавлева в кабинет Павла Петровича; они принялись там курить и о чем-то рассуждать. А Люся, пока Оля

развертывала пакет, успела шепнуть: “Симпатичный товарищ. Рука у него действительно мужская, и глаза

умные”. Оля слушала это с гордостью и с ревностью: “Ну и Люська! Уже и руки и глаза успела разглядеть”. В

пакете была старинная книга в темном кожаном переплете, от нее пахло давними временами. Это было

руководство для молодых женщин: как держать и вести себя, чтобы всю жизнь прожить счастливо. “Смотри

какой! — удивилась Люся. — До чего же редкую книгу достал! Она, наверно, рублей пятьсот стоит, а то и

больше”.