Молодость с нами

борьбы с самим собой. Он сказал откровенно:

— Я вам очень благодарен, Варенька, что вы пришли. Спасибо, большое спасибо. Но теперь вам,

пожалуй, надо идти. Впереди еще целые полдня и весь вечер, вас, наверно, ждут ваши молодые друзья. Я

виноват, что оторвал вас от них. Очень виноват и искренне раскаиваюсь.

Меж глаз на лбу у Вари собралась складочка — и это было все, чем она ответила на обидные, смертельно

обидные слова. Но она была к ним готова. Она рассчитывала на полчаса, на час, а получила целых два часа. Она

отвернулась, надела свои высохшие чулки и не совсем досохшие туфли, встала и пошла в прихожую. Она там

надела шляпу перед зеркалом, Павел Петрович подал ей пальто. Варя попрощалась и вышла за дверь на

лестничную площадку. Павел Петрович вернулся в кухню, в тепло.

Он не подозревал, что Варя все еще стоит на лестничной площадке, держась за перила. По щекам ее

впервые за все время жизни в этом городе бежали слезинки. Ей было жалко Павла Петровича, она видела, что

он страдает, она знала, что на него обрушилась клевета, от него ушла Оля, он один, одинок; откуда он берет

силы переживать это все? Нет, она не ошиблась в нем, он человек, достойный великой любви, не какой-нибудь

ее, Вариной, маленькой, девичьей, а великой любви таких женщин, о которых писал Некрасов, которые в самых

тяжких испытаниях оставались верными своей любви и до последнего часа жизни стояли рядом со своими

любимыми, поддерживая их, утешая и любя, любя, любя. Она не должна была уйти, не имела права оставить

Павла Петровича в таком состоянии. Она поступила не так, как те женщины, она оказалась слабой, глупой,

пустой.

Варя медленно шла вниз по лестнице, повторяя себе, что она слабая, глупая и пустая.

Минут пятнадцать спустя, подойдя к окну в столовой и машинально трогая рукой сухой листик увядшей

розы, которую давным-давно никто не поливал, Павел Петрович увидел Варю. Она переходила улицу. Павел

Петрович удивился: где же она была? У него дернулись руки — распахнуть окно и окликнуть, пусть вернется.

Потом он подумал, что лучше спуститься и догнать.

Пока он так думал, Варя дошла до угла, оглянулась на знакомые ей окна и свернула за угол.

Павел Петрович вытер рукавом повлажневший лоб.

2

В тот черный день блужданий под дождем по мокрому городу Оля пришла к Журавлеву. Она позвонила

ему из автомата в Торговом дворе. Журавлев был дома, потому что ту неделю работал в ночные смены. Оля

сказала, что он ей очень нужен, что она его будет ждать, и она ждала, сидя на диване в посудном отделе

главного универмага.

У прилавков толпилось много народу, больше женщины всех возрастов — от восемнадцати до

семидесяти, от таких, которые еще только с сердечным трепетом думают о предстоящем замужестве, и до таких,

которые собираются праздновать золотую свадьбу. Они рассматривали и покупали хрусталь — вазы, вазочки,

кувшины, бокалы, рюмки, какие-то подносики и чаши. Они или выхватывали друг у друга из рук сверкающие

всеми огнями хрупкие предметы и ссорились из-за них, или, напротив, мирно советовались, какая ваза

красивее, какие рюмки практичнее, для чего можно применить вот тот цилиндрический сосуд.

Оле было странно видеть эту толчею, этот азарт покупательниц, слышать их разговоры. Кому нужны,

думала она, все эти банки и склянки. Какая глупость обзаводиться, обрастать вещами. Неужели эти женщины не

понимают, что в жизни может прийти такой день, когда вся чепуха, которой они так старательно окружали себя

и так рабски ей подчинялись, утратит всякую ценность, превратится лишь в предметы горьких воспоминаний.

Журавлев вошел быстро, быстро пробежал вдоль прилавков, всматриваясь в покупательниц, увидел Олю

и сел возле нее.

— Что случилось, Ольга? Ты совсем зеленая. Когда приехала? Почему не сообщила заранее?

Оля покачала головой из стороны в сторону, как бы отбрасывая все эти его вопросы за полной их

ненужностью, и сказала:

— Витя, что делать? Ты мужчина, скажи… Я ушла из дому, я никогда в него не вернусь…

Виктор сказал, что он не одобряет ее поступка, но что она полностью, всегда и во всем, может

рассчитывать на его помощь, что сейчас, например, он готов предложить ей половину своей комнаты, что он

предлагает ей, не откладывая, пожениться, и сложный узел будет разрублен.

— Хорошо, Витя, — ответила Оля, выслушав его. — Я согласна выйти за тебя замуж. Не будем

откладывать, ты прав. Но как все это оформлять, ты знаешь? Ведь куда-то надо идти, подавать какие-то

заявления…

Они пошли к нему домой. Виктор сказал матери, что Оля будет жить теперь у них, что она его жена.

Прасковья Ивановна обняла Олю, поцеловала, сказала какие-то слова, вроде “мир да любовь”, потом принялась

стряпать. Вечером пили чай с пирогами и вареньем.

Оля роняла в блюдечко с вареньем крупные слезы отчаяния. Не так она представляла свою свадьбу. Она