Молодость с нами

Потом пришел председатель исполкома райсовета, принес показать перспективный план застройки

огромного пустыря, который обезображивал самый центр района. Потом набежало множество текущих дел, о

которых люди, непосредственно в них не заинтересованные, и не знают даже — существуют ли на свете такие

дела.

Когда пробило три, Макаров распахнул дверь кабинета в приемную, чтобы посмотреть, много ли там

желающих повидаться с секретарем райкома партии и поговорить с ним о своих заботах, нуждах, горестях и

недоумениях. Таким приемам он придавал самое серьезное значение; здесь иной раз удавалось узнать о

явлениях, неведомых ни одному из инструкторов райкома.

На стуле возле двери, демонстрируя этим, что она заняла первое место в очереди и никому его не

уступит, сидела бабушка в плюшевом вытертом пальто и в толстом, как клетчатое одеяло, платке, повязанном за

спиной крест-накрест.

Макаров провел ее под руку в кабинет, усадил в кресло. Она молча смотрела на него глазами цвета

поблекшего неба; ее белые сухие веки часто мигали, руки, положенные на колени, мелко тряслись.

— Что ты, бабушка, хочешь? — спросил Макаров, придвинув стул почти вплотную к ее креслу. —

Пожаловаться на кого пришла или помощь нужна?

— Помощь, сынок, помощь. — Бабка кивнула головой. — Вот внук у меня, слышь-ка, непутевый стал.

Должно быть, у нее запершило в горле, она стала кашлять. Макаров подал ей воды в стакане.

— Ну вот, — продолжала она, — непутевый, говорю. Доченька моя, его мать-то, Нюра, того, глупая, не

понимает, что так не гоже парня бросать, живи как знаешь. Отец, зять-то мой, и того глупее рассуждает: меня,

говорит, никто за ручку в пенсионы не водил, а вот, вишь-ка, кто я? Я самый, говорит, знаменитый маляр во

всем городе.

Макаров умел быть хорошим слушателем, он во-время, где надо, поддакивал, выражал удивление или

посмеивался, — ему любили рассказывать.

— Что ж, — продолжала бабка, немножко отдохнув, — от таких родителей доброго не дождешься.

Женился парень в девятнадцать лет, да ладно бы женился, я сама, милый, в шестнадцать лет замуж выскочила,

— не то беда, а другая: что женился-то плохо. Плохо, говорю. Науку нигде не кончил, с половины десятого

класса ушел, чернорабочим, слышь-ка, молодой парень работает, и вот пьет, пьет, глядеть — душе больно.

Говорю отцу его: Вася; говорю матери, дочке своей: Нюра, да что вы, господи боже мой, куда смотрите, дите

ведь родное? А что мы, говорят, сапогом по морде его учить будем, что ли? Отреклись. А я, сынок, не могу так

от родной крови отрекаться. Хожу вот, хожу по людям, правды-подсобки ищу.

— Где же ты была, бабушка, у кого? — спросил Макаров.

— К батюшке в церкву ходила, обещал помолиться. Давно это было, еще по осени. Ну и еще тут ходила,

к мадаме одной. Хвалили больно, помогает, слышь-ка.

— Что за мадама такая?

— Вам, знаю, молодым, смешно, вы неверующие… — Бабка помолчала, пожевала ввалившимися

губами. — На Новой улице живет, в доме таком красном, возле самой дворницкой. Ученая мадама. Обману у

нее, говорят, нету. Травки разные, коренья, родниковая вода.

— Колдунья, что ли? — Макаров слушал с еще большим вниманием.

— Чего ж ты так: бух-трах — колдунья! Колдунья — одно, а ворожея — другое, сынок. К ней народу

тыщи ходят. Кто от чего. У одного болезнь — доктора не могут вылечить. Они, доктора-то, грубые стали,

шумливые. Пошла раз в полуклинику, все на меня кричат: давай-давай, бабка, скореича, не копайся, чего тебе

надобно, где болит, говори, некогда с тобой, вишь-ка, очередь. И эта, что записывает, и няньки всякие, и сестры

— и все только и торопят: давай, давай. А я, милый, не на лошадиные бега пришла. Мне с доктором по душам

поговорить, совета спросить, слово услышать такое, от которого и болезнь вроде потише станет.

— Это я запишу, бабушка, — сказал Макаров, раскрывая блокнот на столе. — Об этом мы тут поговорим,

как улучшить медицинское обслуживание. Нам, знаешь, партия и правительство все время наказывают:

заботьтесь о людях, люди у нас самое дорогое, самое главное.

— Вот не выполняете! — Бабка устремила свой сухой палец прямо в лицо Макарову. — Влетит вам от

партии-правительства.

— Придется ответ держать, — засмеялся Макаров. — Ну дальше-то что? К ворожее, значит, пошла…

— Пошла. Та сразу смикитила: женщина, говорит, в этом деле замешана. Ну, как в воду, поверишь ли,

глядела! Верно, женщина. А как, скажу тебе, было-то оно. Так оно было. В квартире, где мы живем, народу

много, жильцов пять семейств. И живет там у нас смазливая такая бабеночка-девчоночка Маруся, пивом-водами

торгует, богатая, самостоятельная. Ленька наш, это внучок-то, гулял было с ней маленько. Она к нему, вишь-ка,

в полное расположение пришла, увидит его и тает, что сахар. Ну думали, поженятся, хотя, конечно, и старше

она Леньки на три года. И что ты, сынок, скажешь?.. — Бабка откинулась в кресле, выпрямилась, посмотрела на

Макарова строгим взором. — Женился, подлец, на другой девке! — Тут она стукнула кулаком по своему колену.