Молодость

Легко бежать быстро, когда знаешь – куда. Лика рванула с места, надеясь, что идея придет по дороге: может быть, на лестнице, может быть, во дворах или на улице. Но она пришла в трамвае. Водитель вообще еле притормозил, открыл двери и сразу закрыл: никого не было в салоне и никого на остановке. Лика успела нырнуть внутрь, сама не понимая зачем. Просто они как-то одновременно сошлись с трамваем в одной точке: она, вылетев из дворов, а он – скатившись с горки. Получилось по привычке, что ли: раз есть трамвай, надо в него прыгнуть.

Медленно поплыла мимо красная стена, потом начался сквер, и ветер всколыхнул черные кроны на деревьях. Лика включила телефон, набрала номер.

Антошка сидел дома один. Мама ушла на работу, папа к дедушке, а Паша – «в оперу». Было сказано ничего не трогать, но смотреть никуда не запрещалось. Поэтому он, ничего не нарушая, просто встал в прихожей у телефонного аппарата и с любопытством смотрел, как тот трясется, как дребезжит на диске разболтанная скобочка возле цифры «ноль».

Лика ждала долго, трамвай уже почти переехал через реку. Она набрала другой номер.

Паша сидел в опере, и, слава богу, что с краю ряда. Телефон зазвонил в кармане, физичка Эмма Львовна посмотрела на Пашу, следуя ее же выражениям, «как Ленин на буржуазию», и, испугавшись, он выбежал в фойе, не успев даже посмотреть, кто звонит.

– Алло! – прошептал он.

Лика тоже зачем-то прикрыла трубку рукой, хотя никого вокруг не было:

– Паша, здравствуй, это Анна Петровна. Ты не подскажешь, в каком поселке у дедушки дача?.. Спасибо большое.

Он уже почти закрыл свою «раскладушку», как вдруг увидел имя вызывавшего абонента. Вернулся в зал, сел на место. Его затрясло, потому что чудес не бывает, потому что две недели назад Лика пропала, а виноват во всем он. Неизвестно, жива ли она вообще. Была бы жива – давно нашли бы. Он не понимал, почему у Анны Петровны ее телефон, как они могут быть связаны. Артисты пели, музыка играла громко, и Паша, вглядываясь в лицо Елены, узнавал в нем совсем другие черты.

8

Она не знала расписания, поэтому решила рвануть прямиком на платформу. Получилось так же, как с трамваем: успела. Поезд тронулся.

Несколько дачников с тележками сидели молча и не двигаясь, так что, можно считать, никого в вагоне не было.

Сначала шли остановки на «километрах», а потом – нормальные названия станций. Каждое новое – короче и мрачнее прежнего, вообще – погода портилась.

Если говорить честно, то Лика устала и даже немного была довольна тем, что поезд едет медленно – значит, она успеет отдохнуть перед тем, как бежать снова. Но потом стало стыдно так думать, она вышла в тамбур и начала разминать носочки, пружинить на них, готовиться к новому бегу. Дело в том, что эта электричка не останавливалась у нужного поселка, поэтому «за одну станцию до» Лика спрыгнула на платформу и побежала вглубь леса.

Чтобы не споткнуться, она смотрела под ноги. Последний, и без того тусклый, свет на глазах уходил с мохнатых стволов вглубь прошлогодних листьев, а с листьев – вглубь мокрой хвои. Тропинка привела в никуда, но справа уже слышался шум залива, и Лика, перепрыгивая сломанные деревья, поспешила к нему.

Бежать по берегу было легче, кеды почти не тонули в песке. И вообще она подумала, что, несмотря на все минусы, сегодня только восьмое мая, а значит – до первого июня далеко-далеко. Долгая, бесконечная летняя жизнь начнется не скоро, обратный отсчет не начат, и до его начала будет еще много-много дней, когда никуда не нужно торопиться.

Несколько раз она закрывала глаза и бежала в темноте, потому что берег был прямой, споткнуться – не обо что, а волны ее не касались. Потом за поворотом появились огни поселка, вернее, один огонь, в одном окне. Входа со стороны залива не было, и, обежав дом вокруг, Лика влетела в комнату.

После темного побережья резкий свет лампы слегка ослепил ее. Неразличимый среди других предметов, Старик стоял спиной и не двигался. Услышав, что кто-то вошел, он медленно опустил тяжелый ТТ на тумбочку, за проигрыватель, и начал перебирать пластинки. Вглядываясь в их «пятачки», он как будто выбирал, что поставить, но видеть, конечно, ничего не мог. Очки лежали на столе в центре комнаты, а без них мир представлял собой для Старика размытое поле с одуванчиками.

– Аня, – то ли спросил, то ли позвал он.

Лика не ответила. Она тяжело дышала после бега, говорить было трудно. А Старик не поворачивался. Может быть, не хотел разочаровываться, а может, просто не был уверен, что и вправду кто-то вошел. Но продолжал тасовать, как карты, случайно подвернувшиеся «Риголетто» и «Бременских музыкантов».

– Николай Николаевич, зачем вы уехали? Мы за вас так перепугались.

Он отозвался моментально, потому что успел обдумать ответ на случай, если ему не показалось.

– Я всегда вашу походку узнаю.

Лика посмотрела на свои кеды. За время общения со Стариком на ней впервые не было бабушкиных туфель. Она заговорила уставшим голосом, не пытаясь кого-то изображать.

– Я вам мешаю, Николай Николаевич? Вы хотели побыть один?