Молодые львы

Майкл наблюдал, как брат умершего кавалера Почетной медали тяжелым шагом идет к предпоследней в ряду палатке, под которой в глубоком окопе спал Стелвато.

Смуглое пухлое лицо Стелвато, низкорослого, тщедушного девятнадцатилетнего итальянца, чем-то напоминало плюшевую диванную подушку. Родился он в Бостоне, развозил там лед, и в его речи причудливо сплелись итальянская напевность и жесткие тягучие «а», характерные для улиц, расположенных у реки Чарлз.

Заступив на вахту, Стелвато вставал у капота джипа, и никакая сила не могла сдвинуть его с места. В Штатах его определили в пехоту, и марш-броски выработали у него такое стойкое отвращение к ходьбе, что даже в сортир, расположенный в пятидесяти ярдах от его палатки, он ездил на джипе. В Англии он не на жизнь, а на смерть схлестнулся с военными врачами и сумел убедить их, что у него ужасное плоскостопие, а потому ему не место в тех родах войск, где солдаты передвигаются на своих двоих. То была его величайшая победа в войне, победа, которая запомнилась ему куда лучше любого события, произошедшего после Перл-Харбора. В итоге его определили в шоферы к Павону.

Майкл питал к этому парню самые теплые чувства, и, если ему случалось нести вахту вместе со Стелвато, они оба стояли у капота джипа, украдкой курили и посвящали друг друга в свои секреты. Майкл делился воспоминаниями о редких встречах с кинозвездами, которыми Стелвато восхищался на экране, Стелвато с мельчайшими подробностями рассказывал, в чем заключалась работа развозчика льда и угля, или красочно описывал жизнь семьи Стелвато, состоящей из отца, матери и трех сыновей, в их квартире на Салем-стрит.

– Мне как раз снился сон. – В голосе Стелвато слышались нотки обиды. Он совсем не был похож на солдата, стоял сгорбившись, как старичок, в дождевике без единой пуговицы, с винтовкой, свисающей с плеча. – Мне снился сон о Соединенных Штатах, когда этот сукин сын Кейн разбудил меня. У этого Кейна, – обиду сменила злость, – что-то не в порядке с головой. Придет да как двинет по ногам, словно коп, пинком сгоняющий бродягу со скамейки в парке. А сколько от него шума! Орет так, словно хочет разбудить всю армию. «Просыпайся, парень, идет дождь, а тебе пора прогуляться! Просыпайся парень, тебе предстоит долгая, долгая прогулка под холодным дождем!» – Стелвато печально покачал головой. – Не надо мне говорить об этом. Я и сам знаю, что идет дождь. Этому типу просто нравится делать людям гадости. Мне снился хороший сон. Такая жалость, что не удалось досмотреть его до конца. Во сне я ехал на грузовике со своим отцом. – Голос Стелвато смягчился. – Стоял прекрасный, солнечный летний день. Отец сидел рядом со мной в кабине, вроде бы одновременно дремал и курил одну из этих изогнутых черных сигар «Итало Бальбо». Знаешь такие?

– Да, – кивнул Майкл. – Пять штук за десять центов.

– Итало Бальбо был летчиком. Итальянцы очень им гордились и назвали в его честь сигары.

– Я о нем слышал, – кивнул Майкл. – Его убили в Африке.

– Правда? Надо написать об этом отцу. Он читать не умеет, но моя девушка, Ангелина, приходит к отцу и читает письма ему и маме. Так вот, отец курил одну из этих сигар. – Стелвато с головой ушел в бостонское лето. – Ехали мы медленно, потому что приходилось останавливаться чуть ли не у каждого дома. Отец просыпается и говорит: «Никки, отнеси миссис Шварц льда на двадцать пять центов, но скажи, что сегодня она должна расплатиться наличными». Я слышал его голос, ощущал пальцами руль. – Стелвато вздохнул. – Я вылез из кабины, взял лед, уже начал подниматься по лестнице в квартиру миссис Шварц, когда отец крикнул мне вслед: «Никки, быстро спускайся! Не след тебе задерживаться у этой миссис Шварц!» Он всегда мне так кричал, хотя засыпал, как только я уходил, и не знал, сколько я отсутствовал: пять минут, час или два. Миссис Шварц открыла мне дверь… У нас были самые разные покупатели: итальянцы, ирландцы, поляки, евреи, но меня любили все. Ты бы удивился, узнав, сколько мне перепадало виски, кофейных пирожных, куриного супа с лапшой. Миссис Шварц была такая красивая, полненькая блондинка.