Молоко и свинец

— Не твое дело, займись ей.

Серый в подтеках потолок, серая паутина, затаившаяся в углу, серая пыль, скопившаяся на подоконнике — все это вдруг с необычайной ясностью предстало перед взором Петра. Даже свет, изливавшийся из окна, был все того же пыльного цвета скорби. Выцветшие лучи солнца превращали лица здоровых людей в лица больных, а лица больных в лица мертвецов. Это был свет без надежды, а собравшиеся в этой комнате были людьми без будущего как и их истерзанная войнами и революциями страна.

Но вот капля по капле свет наполнил комнату теплом долгожданного лета. Петр прикрыл глаза, тут же наполнившиеся слезами, но даже этого оказалось недостаточно — свет уже проник в его мысли, подсветив самые теплые воспоминания и заставив поверить, что все будет хорошо.

— Пока все, пойдем, ей нужно поспать.

Артур вышел из комнаты, словно давая Петру время, чтобы побыть с сестрой. В комнате было так жарко, что он, не выдержав, открыл одну из форточек, еще сохранявших зимнее утепление. Горький лекарственный дух был изгнан порывом весеннего ветра, взъерошившим и без того растрепанные волосы, что так и норовили сбиться в колтун. Катя перевернулась на другой бок и спрятала голову под одеяло, словно лесной зверек, оставив на виду лишь русую макушку.

Петр сел прямо на пол и облокотился на кровать. Бессонные ночи у постели больной, убийство отца, перестрелка с контрабандистами на Спасской улице, непрожитое горе, эмоции и чувства навалились на него всем скопом, тяжестью наковальни придавив к простыне. Юноша смежил веки, обещая себе встать через несколько минут, но у сновидений были на него другие планы.

Перо, вылезшее из подушки, щекотало нос. Петр зажмурился и перевернулся на другой бок. Поздно. Разум уже вернулся к нему. Кто-то уложил его на кровать, прикрыв тяжелым чесучовым одеялом. Кати рядом не было, пленника, впрочем, тоже. Из столовой послышался чей-то смех, и звонкий стук столовых приборов заставил его окончательно проснуться и поспешить навстречу новому дню.

— Ой, Петя, прости, разбудили мы тебя своей болтовней. — сказала Катя и подула на чай.

— Ничего, о чем говорили? — спросил Петр, садясь за соседний стул.

— Ваша сестра любезно пыталась уверить меня, что мои способности есть не проклятие, а божий дар. — доверительно сообщил гость.

Петр поперхнулся чаем, и удивленно уставился на сестру.

— А вы сами поразмыслите. — сказала Катя. — господь никогда не ошибается, и точно знает, кому какой крест по силам вынести. Коли выбрал он вас, значит, сердце у вас на месте, и не даст через чужое горе перешагнуть. Чего уставился, Петька? Думаешь, я два и два сложить не могу? Одними лекарствами меня на ноги не поставишь. Вы ведь священник, да, из тех, которых ищут?

Артур бросил быстрый взгляд на Петра, но тот уже успел перехватить инициативу в свои руки.

— Ладно, догадливая, лучше скажи как себя чувствуешь? — спросил он у сестры.

— Как? Как будто вчера родилась.

Катя вскочила из-за стола и закружилась по столовой, каким-то чудом умудряясь не налететь ни на один из острых углов. Выведенный на чистую воду самозванец захлопал в ладоши в такт ее дикому танцу, и только одному Петру было не до смеха.

— А где Груня?

— В кладовой, а что?

— Да так, поговорить нужно.

Под пристальным взглядом гостя, Петр отправился на поиски служанки. Та и правда что-то искала к кладовой, напевая себе под нос одну из песен Плевицкой.

— Я знаю, ты все еще любишь его.

— Глупости какие, что это на тебя нашло? — спросила Груня.

— Если тебе дорого это место, то ты не будешь больше говорить с ним, ты поняла?

— Больно надо. — проворчала она и выскочила из кладовки.

Петр вернулся и как ни в чем не бывало принялся размешивать сахар в чае.

— А где мука или сегодня в обеденном меню что-то другое? — спросила Катя.

— Тебе бы все шутки шутить, людям есть нечего.

— Они сами сделали свой выбор, когда божьего избранника свергли.

— Боюсь, что наш гость не питает желания слушать наши дискуссии. Включи, пожалуйста, патефон.

— Как скажешь, милый брат.

Катя подскочила с места, взлохматив Петру волосы, подбежала к патефону, что стоял на подоконнике. Кружась в такт музыке, она опустилась обратно на место и обратилась к гостю:

— А вы какое блюдо предпочитаете?

— То, что поймал сам.

Петр поперхнулся, когда чужая нога скользнула по его лодыжке, и Катя с готовностью похлопала его по спине.

— Куда это ты? — спросил Петр у сестры, когда та вновь подскочила с места.

— За тебя, дурака, помолиться и за отца нашего, чтобы поскорее вернулся, — сказала, смеясь, она и добавила уже тихо. — хороший он, ты уж его не обижай.

Петр проводил сестру до самого порога, пытаясь уверить в том, что ей лучше остаться дома, ведь болезнь еще может вернуться, но Катя только хохотала и вертелась как егоза, уворачиваясь от попыток накинуть на нее пальто потеплее. Такой он не помнил ее с тех пор, как девушку отправили в школу, а сам он уехал, чтобы стать офицером царской армии.