Молоко львицы, или Я, Борис Шубаев

После того дня дядя Боря и решил навсегда завязать с музыкой. Он сказал бабушке, что возьмёт дела отца на себя и устроит им жизнь, полную достатка и процветания. Что же до лежащей в коме мамы, то это он, именно он, настоял на том, что нужно держать её на аппаратах столько, сколько потребуется, если есть хоть микроскопическая надежда на то, что она когда-нибудь очнётся. Врачи давали плохие прогнозы, а лечение требовало огромных затрат. Дядя Боря с головой окунулся в работу. Он пахал за троих, делал немыслимые обороты и за год не только выкупил здание и оборудовал фабрику, но и вывел её на прибыль, наладив поставки на Север. Ему на руку сыграло и то, что стояли лютые морозы и сезон длился вместо обычных трёх месяцев полгода. Он, казалось, увлёкся бизнесом настолько, что полностью и безвозвратно похоронил музыку в сердце. А недавно он зачем-то купил рояль.

Зоя чувствовала, что этот рояль и есть новая бабочка…

…У калитки Зоя увидела Николая, держащего в руках её рюкзак. Она виновато улыбнулась, забрала рюкзак и хотела было исчезнуть, но было видно, что Николай хочет ей что-то сказать.

– Да? – сказала Зоя.

– Будь осторожна, Зоя. Он не в себе…

Войдя во двор, Зоя несколько секунд стояла, прислушиваясь. На миг ей показалось, что она попала на необитаемый остров. Или случайно перепутала калитки и вошла не в свой дом, а в чей-то чужой, где никто не жил, где было пусто и одиноко. Не было слышно ни одного шороха, хотя обычно у них всегда было шумно. Конечно, не так, как прежде, когда разговоры и смех не прекращались ни на минуту с раннего утра до позднего вечера, но и сейчас в доме всегда была жизнь. А сегодня жизнь как будто исчезла, испарилась, и даже пёс Цукерберг, который обычно мчался со всех ног, только почуяв её приближение к калитке, и весело вилял хвостом, завидев её, куда-то исчез. Не видно было ни бабушки Зумруд, которая обычно выходила ей навстречу и брала рюкзак из рук. Не было видно и Зозой, их старой даргинской няни, пришедшей нянчить дядю Борю и с тех пор жившей у них. У Зозой был феноменальный слух. Это она раньше всех сообщала бабушке, кто пришёл. Она узнавала человека по шагам за десятки метров, и все всегда удивлялись этой её способности, а иногда она устраивала из своего умения шоу – к удовольствию и смеху домашних и гостей. Сегодня и она не вышла встретить Зою.

Было время, Зоя его хорошо помнила, насильно заставляла себя помнить, когда в их семье было очень шумно и весело. Были папа, мама, дедушка…

– Когда в доме три женщины, имена которых начинаются буквой «З» – Зумруд, Зозой и Зоя – мужчине крупно повезло. Три занозы вместо одной! Крупная выгода! – шутил, бывало, дедушка. Он делал вид, что его имя – Захар – начинается с какой-то другой буквы.

– А вот и нет, – отвечала Зоя. – Не заноза, а золото! Моё настоящее имя – Зоов, а зоов – это золото!

– Зубная боль! – смеялся папа.

– Зефир! – отвечала мама.

– Зугьун зэхьэрлуь, – парировал дедушка, – ядовитый язычок!

– Зулум! – говорил дядя Боря. – Муки!

– Зухъбэ! Буря! – отвечал дедушка.

– Зуьм-зуьм, – находилась Зоя. – Вода бессмертия.

– Зачем мне бессмертие, я умереть хочу! – смеялся дедушка.

На этих словах обычно выбегала бабушка Зумруд и с криком «Типун тебе на язык!» звала всех к столу.

Всё исчезло в один миг, и этот миг Зоя насильно заставляла себя вычеркнуть из памяти, но не могла. Тогда тоже было очень тихо. Они с бабушкой приехали домой из больницы, где ей вырезали гланды, а дома – тишина. Ни мама, ни папа, ни дедушка – никто их не встречал. «Будто вымерли все», – сказала бабушка и тут же ударила себя по губам. Зоя бежала и кричала: «Мама, мама, я вернулась домой, у меня больше ничего не болит». Но ей никто не ответил. А потом она услышала пронзительный, будто из ада, крик бабушки. А потом снова всё затихло. Чем дальше Зоя проходила в глубь двора, тем сильнее колотилось сердце. Как если бы кто-то отбивал кусок мяса у неё внутри.

Зоя будто оказалась в своём кошмаре: перед ней кирпичик за кирпичиком вырастает высоченная стена, отрезающая её от жизни, а она не может ничего сделать, чтобы проникнуть за стену. Бетон настолько прочный, что у неё изодраны до крови руки, и настолько высокий, что неба за ним не видно. И даже если Зоя пытается бить по нему, на той стороне ничего не слышно: руки Зои слишком мягкие, ногти слишком хрупкие. Она уже изодрала руки до крови, она уже опробовала и все те приёмы, которым учили на карате, и хотя она с лёгкостью пробивала деревянную дощечку, стена была ей не под силу. Зоя бегала вдоль стены как сумасшедшая, пытаясь найти выход. Зоя кричала, звала на помощь, но её никто не слышал, и она всегда просыпалась от собственного крика – со жгучим, тупым, леденящим чувством собственной беспомощности. Если бы хоть раз она увидела хоть малейший проблеск надежды, хоть малейшую пробоину в стене, она нашла бы способ её расширить.

Но стена из её снов была абсолютно неуязвимая.

И сейчас, прямо сейчас, эта стена выросла перед ней наяву.