Молоко львицы, или Я, Борис Шубаев

Зоя искренне верила в то, что говорит. Если месяц назад у дяди Бори и были какие-то странности, то в последнее время он успокоился. И Зоя приложила усилия к тому, чтобы всё наладилось. Кому, как не Зое, знать о состоянии дяди Бори, но обсуждать его с другими, даже с самыми близкими родственниками, Зоя не собиралась. Когда две недели назад бабушка Зумруд настояла на том, чтобы Зоя позвонила доктору Кону, чтобы разузнать о его состоянии, Зоя сочла это неуместным, но каково было её удивление, когда доктор Кон сам ей позвонил. Он сказал, что ему нужна адекватная обратная связь о поведении Бориса, чтобы решить, назначать ли ему лекарства. Пока, мол, у него есть лишь догадки, основанные на словах Бориса, что поведение его не всегда адекватно, и могла бы Зоя рассказать о его словах и действиях за последний месяц-два, которые показались ей выходящими за рамки нормы.

– Извините, что звоню вам, а не вашей бабушке, – сказал врач, – но во‐первых, я знаю из слов моего пациента, что вы – самый нормальный человек в семье и что он вам полностью доверяет. Кроме того, ваша бабушка в качестве адекватной обратной связи не подойдёт, потому что сама очень боится.

Зоя спросила, что от неё потребуется, кроме сообщений о его странностях, и врач сказал, что надо заставить Бориса снова запеть.

– Для Бориса музыка – это всё, – продолжал врач, – это не просто ноты и слова, это дорога к глубинному себе. Пока можно лишь сказать, что сильный позыв к творчеству и невозможность ему следовать создают в его душе колоссальное напряжение, которое может вылиться во что угодно. Я всегда говорю, что творческий человек – даже с самой крепкой психикой – всегда немного шизофреник, просто мы не осознаём этого, потому что болезнь чаще всего не раскупоривается. Если Бориса не убедить сейчас в том, что он может заниматься музыкой безнаказанно, то он либо умрёт, либо станет невозвратным. Знаете, раньше были такие – невозвратные ссыльные на Колыму, без права переписки. Но пока его ещё можно спасти. Есть лазейка. Но скоро она закроется. Поэтому мне надо, чтобы вы сообщали мне о его необъяснимых с точки зрения логики поступках.

Зоя пообещала врачу внимательно наблюдать за дядей и звонить ему, если что-то будет выходить из стройной логики вещей. Но кто решает, что объяснимо с точки зрения логики, а что – нет, Зоя не знала. Ведь у каждого человека своя логическая система и судить о чем-то только потому, что ты этого не понимаешь, глупо. Это как доказывать дальтонику, что небо голубое, хотя он видит его зелёным. У каждого – своя правда. Взять хотя бы увольнение Якова. Могло ли быть между ними что-то, о чем не знали остальные, но что привело к увольнению почтенного скорняка? Могло. Но что это было? Могла ли она, Зоя, позволить себе пойти к Якову за спиной дяди Бори и обо всём расспросить? Нет, в этом Зоя была не уверена. И всё же после звонка врача она пошла. После долгих уговоров Яков прошипел, что «Боря не в себе».

– Он сказал, что если тайна выйдет наружу, его арестуют. Я подумал, что он шутит, но он, кажется, не шутил. Потому что ключ от подвала он прячет в тайнике, который находится за картиной, настолько страшной, что никто к ней никогда не посмеет подойти.

После разговора с врачом Зоя добавила ещё одну строчку в список приглашённых на день рождения. К всеобщему удивлению, Оля Морозова превратилась из «высокомерной дуры» в лучшую подругу. Они стали неразлучными в школе, а после уроков часто вместе уходили к Зое, обедали и где-то прятались, но где именно они были, не знал никто, потому что в комнате Зои их не было. Когда на день рождения Зои дядя Боря впервые спел романс, она позвонила врачу и рассказала, что дядя идёт на поправку. Но через день после смерти мамы дядя Боря вдруг исчез.

Пришлось проводить похороны без него. Пока мужчины были в синагоге, пришедшие соболезновать женщины сидели в доме, отчего воздух был пропитан оглушительным женским воем, который не прекращался ни на минуту. Единственным человеком, которого она хотела сейчас видеть, был дядя Боря, но он исчез. Зоя не знала, гневаться ей или пугаться, и от этой неопределённости становилось ещё тоскливее. Лишь через три дня он отправил Зое странную эсэмэску, но ни где он, ни почему он исчез, он не писал, а на звонки Зои не отвечал. После многочисленных звонков Зои он написал, что находится в Китае. Домой вернулся он лишь спустя две недели, когда все соболезнующие разъехались, а дом, почти очистившись от траура, окунулся в повседневную суету.

Сразу после его возвращения пришли какие-то люди. Они ходили по дому и что-то записывали. Когда бабушка потребовала от Бориса объяснений, он махнул ей, мол, так надо, а Зое шепнул, что хочет заложить дом, чтобы кое-что прикупить и получить тройную выгоду.

– Так это правда? – удивилась Зоя.

– Что – правда?

– Что ты здания Оперетты и Филармонии покупаешь, чтобы построить там ТЦ. Но ведь это же сумасшествие. Как ты их разрушишь? Это же исторические памятники!