Молоко львицы, или Я, Борис Шубаев

– И что они подсказывают? – спрашивает дознаватель серым монотонным голосом.

– Они подсказывают мне, что кто-то, видимо, оклеветал Бориса, что он якобы своим голосом ставит под угрозу жизни людей. Это неправда.

– У вас всё? – спрашивает судья.

– Пока да, – отвечает адвокат. – Но потом я ещё вставлю слово в оправдание моего клиента.

– На место, – приказывает судья.

Адвокат садится на стул рядом с подсудимым.

– Слово предоставляется государственному обвинителю. Есть ли у вас что сказать, господин прокурор? – заискивающе спрашивает судья.

– Канешна есть, – прокурор говорит неохотно, будто во рту у него скребутся камни. – По порядку. У нас в распоряжении есть письмо, писанное подсудимым некоей Лейле. Предвосхищая увиденное, хочу заметить, что это письмо написано на французском языке. Именно на этом языке нашим подсудимым пелась опера некоего Бизе. Не путать с безе. Бизе – прожженный композитор, безе – любимое всеми лакомство. Внимание на экран.

На экране над сценой появляется текст письма.

– Поскольку графологическая экспертиза показала, что это почерк подсудимого, в том, что письмо писал именно он, нет никаких сомнений. Переводчика в зал!

Входит пожилая женщина в сломанных очках, которые соскальзывают с переносицы на кончик носа, поэтому ей приходится их постоянно поправлять. Судья смотрит на одного из полицейских. Тот откладывает вилку, встаёт позади женщины и обеими руками придерживает её очки за дужки, пока та говорит.

– Дорогая моя Лейла, почему ты покинула меня? Что произошло? После того, как мы с тобой сбежали от преследований Нурабада, я узнал, что Зурга – мой брат Зурга – умер от его руки. Пока ты спала, я вернулся, чтобы отомстить за него, но не успел я зарядить пистолет, как он умер – сам, от сердечного приступа. Я вернулся к тебе, но тебя нигде не оказалось. После долгих поисков я нашёл твой адрес в Cold Lake. Я очень надеюсь, что ты мне ответишь. Жива ли ты? Слышишь ли ты меня? Что бы ни случилось, я буду всегда тебе писать, пока ты не ответишь. Когда ты ответишь, я помчусь к тебе, а пока я решил вернуться домой – к маме – ведь она после смерти отца и Гриши осталась совсем одна. Твой Надир.

Женщина покидает сцену, обвинитель говорит:

– В этом письме мы имеем доказательство того, что подсудимый, представляясь Надиром, пишет некой Лейле. Подсудимый, признаёте ли вы, что Надир и вы – одно и то же лицо?

– Вы что, держите меня за сумасшедшего? С какой это стати я – Надир? Я – Борис Шубаев и больше никто!

– Ну хорошо, – неожиданно легко отступается прокурор. – Пусть этот вопрос останется на вашей совести.

Прокурор подмигивает следователю. Следователь лезет под скатерть, достаёт фотографию и протягивает прокурору. Тот продолжает:

– У нас есть неопровержимые доказательства того, что вы посещали Париж.

– Ну и что? Мало ли кто посещал Париж, пока у нас границы были открыты.

– Да, это правда. Ездоков было достаточно, но никто ещё до вас не покупал билеты по 1000 евро в ложу оперы Гарнье.

– Нет, я такого не помню. Я был в Париже несколько месяцев назад, но про оперу и не слыхал.

Следователь вздыхает и выуживает из-под скатерти, как из волшебной шкатулки, другую фотографию, стирает с неё жирное пятно и бросает прямо в руки прокурору.

– А что вы скажете на это? Это вы?

Борис всматривается. На фотографии изображён мужчина, сидящий в обитом бархатом театральном кресле. Он смотрит вдаль, судя по всему – на сцену.

– Нет, это не я, – голос Бориса уверенный. – Этот человек действительно чем-то меня напоминает. Но ведь это не я. Разве не видно по глазам? У него взгляд больной, он чем-то ослеплён. Я никогда не бываю настолько ослеплённым, чтобы выглядеть как сумасшедший. Мало ли похожих людей на свете. Кроме того, я ездил во Францию на выставку шуб, а не для того, чтобы по операм ходить. Запросите отпечатки пальцев того человека и мои, и вы увидите, что у нас разная генетика.

Прокурор спускается со сцены и проходит в зрительный зал.

– Фотографию на экран! – командует он. Когда фотография появилась на большом экране, прокурор подходит к Зумруд и спрашивает, показывая на экран: – Вы узнаёте своего сына?

Зумруд пожимает плечами, опускает голову на грудь, а потом опять пожимает плечами:

– Ничего не понимаю. Вроде мой, ведь это я его родила. А иногда кажется – не мой.

Прокурор вздыхает.

– Ну конечно, мать всегда стоит на стороне своего чада, даже если он натворил глупостей. Поэтому спрошу у зала. Кто считает, что на фотографии подсудимый?

Руки поднимает вся красная часть и половина голубой части.

– Вы видели это? – спрашивает обвинитель у Бориса. – А теперь скажите, если не соглашаетесь со мной, могут ли ошибаться столько людей?

– Я протестую! – протестует адвокат. – Вы давите на подсудимого лесом рук!

Судья, видимо, не слышит возражений адвоката – он занят лапшой – поэтому никак не реагирует, несмотря на направленный на него вопрошающий взгляд обвинителя.