Молоко львицы, или Я, Борис Шубаев

Если бы Зумруд могла ответить, она сказала бы, что уже несколько месяцев чувствовала, что над Борисом стал летать ангел смерти, и хотела лишь отвести от него беду. Если раньше с Борей изредка случались странности, то после смерти Анжелы все пошло наперекосяк. Сначала Зумруд была рада, что Боря не рвёт на себе одежду, а ведёт себя очень спокойно и даже улыбается, как улыбаются люди, успешно справившиеся с очень тяжёлым делом. Но вскоре стало очевидно, что с Борей происходит что-то странное, правда, что именно, Зумруд понять не могла. Как если бы она держала в руках наглухо спутанную тончайшую золотую цепочку и не знала, как её распутать, не порвав. Было очевидно, что им предстоит какое-то тяжёлое испытание, не легче, а возможно, тяжелее, чем десять лет назад. Как будто все эти годы на паузу поставлена была не только жизнь Анжелы, но и диагноз Бори, который вместе с уходом невестки грозился засиять, словно отполированный водой камень.

Однажды Зумруд понадобилось что-то у сына спросить, и она, увидев, что дверь домашнего кабинета приоткрыта и на ней не висит таблички «не беспокоить», позвала его, но он не ответил. Она заглянула. Боря сидел в огромных наушниках и не слышал, как она зашла. На экране компьютера была сцена, а на сцене пели. Кровь убитых артистов, словно виноградный сок, расплёскивалась по экрану, и Зумруд казалось, что эта кровь вот-вот выльется из компьютера и забрызгает лицо Бори, забрызгает его руки. В ужасе от увиденного Зумруд вышла из кабинета, забыв о том, что хотела спросить.

А потом он вдруг ни с того ни с сего сбрил бороду. Зумруд была в шоке. Зачем он это сделал? На все вопросы он лишь отвечал: «Так надо». Зумруд подозревала, что за срезанной бородой стоит нечто очень серьёзное, но не могла придумать ни одной причины, поэтому лишь разводила руками и удивлялась вслух.

– Но разве может еврей ходить без бороды? – сетовала Зумруд. – Ведь борода есть и у Всевышнего!

Но Боря ничего не ответил, а как будто бы ещё больше погрузился в себя. Он всё чаще пребывал в каком-то промежуточном состоянии между сном и явью. Он ходил, разговаривал, вёл бизнес, но мозг его как будто отсутствовал, мыслями он был где-то в другом месте. И вернуть его в «здесь и сейчас» стало труднее, чем вернуть мёртвого к жизни, хотя внешне он бывал очень активен, более активен, чем когда бы то ни было раньше, но это никого не радовало. Изменения в его поведении стали очевидными не только для Зумруд, но и для всех, кто сталкивался с ним по работе. Если раньше за каждым его шагом, за каждой инвестицией можно было разглядеть логику, то теперь всё было погружено в хаос, и понять, что творится в его голове и как согласуются между собой его бессмысленные действия, стало невозможно. Пока спрос на шубы рос и его дела процветали, всё было хорошо, но со временем спрос стал падать, а он лишь пожимал плечами и, то ли в шутку, то ли всерьёз, ругал глобальное потепление. А до Зумруд доходили слухи, что дело не в низком спросе, а в том, что Борис начал вести себя с фабрикой, как с дойной коровой, которую вдруг перестал кормить. Он больше не вкладывал денег в развитие мощностей, сократил штат дизайнеров и все деньги, полученные от продажи изделий, тратил на посторонние вещи. Зумруд винила во всём срезанную бороду.

– Он стал слишком уязвимым для злых сил, – говорила она.

Всё чаще и чаще Борис обрывал мать на полуслове, грубил ей, повышал на неё голос, и в конце концов Зумруд не выдержала и спросила:

– Может, заклеишь мне рот пластырем, тогда точно ничего не скажу.

Тогда он вдруг принял решение производить пластыри.

Зумруд пугало то, что она совсем перестала его понимать. Она не понимала, зачем он воздвиг над всей территорией их двора навес с звукоизолирующим стеклом. Из-за этого навеса у них во дворе стало тихо, как в бункере, хотя они жили на самой оживлённой улице города. Ходили слухи, что он несколько раз падал в обморок на фабрике, но Зумруд не верила слухам, ведь он заверил её, что это всего лишь происки конкурентов. Это они распускают о нём слухи, чтобы нанести ущерб его имиджу. Но однажды он ни с того ни с сего начал сильно дрожать, всё его тело тряслось, как будто у него была лихорадка, но он изо всех сил пытался сохранять видимость нормальности. Это пугало Зумруд ещё больше. Страхи за его жизнь, подпитываемые его молчанием, подтачивали её нервы каждый день. К тому же выяснилось, что Боря каждый вечер принимает сильнейшее снотворное, без которого уже не может уснуть. Тот ли это Боря, который всегда засыпал, едва голова касалась подушки? На встревоженный вопрос матери он ответил:

– Всё хорошо, всё прекрасно, всё просто замечательно.