Молоко волчицы

— Немцы меня ищут, — помедлил с ответом Игнат. — Гестапа одного порешил, с черепом на руке.

— За что?

— В законах не сошлись. Решил он поохотиться на заповедных медведей, их всего несколько штук. Я ему толкую: нельзя, господин капитан, сроки охоты не объявлены. Он смеется, не верит. Пришлось доказать. А сильный гад и смелый — один приехал. Чуть руку мне не оторвал, бабка Киенчиха назад вставила.

— Ну и дурак ты, Игнат, малахольный! — катается со смеху председатель. — При немцах применил законы Советской власти!

— Я других не знаю.

— И еще дурак: первому встречному рассказываешь!

— Не первому, чего темнишь, — потянулся к бутыли егерь. — Была у меня Мария, говорила о тебе. Чего ты хочешь? Ты же немцам служишь!

— Тяжелый ты, Игнат, на подъем. Если бы немца не убил, не вышел бы? А теперь деваться некуда?

— Вышел бы. Картошечку-то ты погноил, Спиридон Васильевич…

— Тише ты! — испугался председатель. Но степь огромна, величава, нема. Лишь ветерок шуршит бурьянами. — Афонин колодец знаешь?

— Вместе пахали под ячмень там, еще до первой войны, розовым он цвел, — скупо улыбнулся неприветливый, отчужденный лесник. — И били мы вас там с Михеем Васильевичем, банду.

— Там верба с дуплом.

— Верно, дикая кошка жила в нем с весны.

— Будем держать там почту, я там часто проезжаю…

— Убить я тебя там хотел, уже и в засаду становился, Марии я верил, а тебе нет, самый ты был контра, а потом картошечку разглядел, разгадал твои козыри.

— А теперь слухай, что дальше…

Договорились. Кучер делал вид, что не вникает в дела начальства, оглаживал серых, поправлял супонь и шлеи. Игнат забрал остатки самогона и еду, направился в балки. Председатель повернул назад, в поселок животноводов. Разыскали Митьку, сейчас он жил с женой в поселке совхоза, Митька тоже был под хмельком. Мигом отрезвили ночным планом.

Спиридон сидел на бугре, рассматривал яркие морозные созвездия и угнетался ничтожеством земного мира, невообразимыми пространствами звездных пустынь. В одном лагере напарником Спиридона на рубке тайги был профессор астрономии. Если планета Земля — крохотная тля, букашка, зернинка помета какого-то гигантского звездоящера, некогда промчавшегося по Млечному Пути, то кто же тогда он, Спиридон? Внизу в темноте лежал поселок. Выл волк. Войны, странствия, история томили мизерностью в недосягаемом блеске звезд. Надо это людям — астрономствовать?..

Пока он так размышлял, Иван и Дмитрий привезли яд в цинковом ящике. Поехали к свиньям — рядом с ними овчарник. Теперь председатель серьезно совещался с Любой Марковой. Свиньи лежали на соломе, гладкие, откормленные. Овцы пугливо сбились в плетеной кошаре под крышей, начинавшейся от земли. У дверей черные собаки-волкодавы.

Митька давно не давал овцам соли, и баранта жадно кинулась к белым кристаллам яда. Десяток овец зарезали себе, а остальные двести тридцать околели. Отравили и свиней. Люба вошла в каморку, дверь снаружи привалили огромным камнем и подперли колом. Председатель с кучером пошли домой, к тетке Фольке. Сидели в землянке, млея от печного жара. Фоля ругалась:

— Где тебя черти носят? Должно, по бабам бегаешь, кобель!

Спиридон сонно помалкивал.

Дмитрий замел следы на кошаре и свинарнике, зашел в ларек. Там при свете огарка сидели поздние гуляки. Зоотехник почесал с ними язык — какие бабы слаще, угостил гуляк винцом и позвал их сходить с ним к овцам и свиньям — будто кричали там, а время темное, опасное. Вооружились палками и пошли, петляя по узким и крутым дорожкам балки. Дверь свинарки оказалась припертой. Из каморки слышался плач Любы. Засветили «летучую мышь» и побледнели, слушая рассказ женщины, как егерь Игнат Гетманцев хотел ее убить, но потом запер дверь и пошел в свинарник. Зоотехник первым кинулся к свиньям — они уже остыли. Заглянули в овчарню — овцы дохлые. Была полночь. Побежали к председателю. Еле «добудились» его. «Перепуганный» председатель помчался в станицу, доложил атаману о случившемся.

— Гетманцев? — крикнул Глухов. — Да ты знаешь, он немца ухлопал!

— Да ты что?

— Вот зараза! Нешто попадется он нам! Шкуру теперь спустят с нас!

Постучались к немецкому продовольственному лицу. Сонный немец долго не впускал русских, наконец признал атамана и уразумел, что произошло. Вызвал из комендатуры наряд, поехали на фермы. Светало. Пошел снег.

Увидев огромных волкодавов, интендант опасливо спрятался за солдат.

— Как такие собаки пустили бандита? — спрашивал он колхозников.

— Есть люди, господин майор, — говорил Митька, — от которых собаки бегут — эти люди сосали волчиц.

— Это есть римский легенда, — приосанился майор. — По-русски сказка, брехня.

Митьку бил озноб. Он не понимал, зачем председатель привел атамана и немцев, когда сразу надо было бежать в горы.

— Гетманцева нашли в волчьей норе, — поддержал племянника Спиридон, возили царю показывать в клетке, и он ел сперва только живое мясо и кричал по-волчиному.

Алешка Глухов вылупил глаза, но смолчал, дрожа за свою шкуру.

— Это отшень интересно, пора записать, — сказал немец и черкнул в блокноте пару слов — очередное кавказское сказание.