Молот ведьм

Нет, Андреас, — хотел я ему ответить, но сдержал себя в последний момент: кому какое дело до какого-то городка? Зато мне кажется, что кто-то усиленно желает уничтожить авторитет Инквизиции.

— Может быть, — возразил я вслух.

Кеппель вынул из-за пазухи кожаную тубу, запечатанную епископской печатью. Вздохнул, перекрестился и разломал сургуч. Вынул изнутри свёрток документов, расправил листы. Вдруг я увидел, как он остановился в одном месте и повторно пробежал текст глазами. Поднял на меня взгляд, и не скрою, то, что я в нём увидел, меня обеспокоило.

— Мордимер, — сказал он медленно и очень тихо. — У меня тут документы из Хеза, которые вёз Готтстальк. Все полномочия и приказы. Знаешь ли, на кого они выписаны? Я уже хотел отрицательно покрутить головой, когда вдруг догадался. И эта догадка заморозила меня до самых костей.

— О, Боже, — сказал я. — На предъявителя. Я встал, с грохотом отодвинув стул.

— Не уговоришь меня на это, Кеппель, — резко произнёс я. — Я могу понять и простить, что ты не ценишь моей жизни, ибо я сам иногда считаю её исключительно паскудной. Но учитывая то, что она у меня только одна, не собираюсь её терять. Какой бы ни была.

— Пожалуйста, Мордимер, присядь. — В его голосе помимо мольбы я также услышал нотку отчаяния. — Пожалуйста… Я с минуту молчал, после чего придвинул стул обратно и сел, как он просил.

— Ты ни в чём не нарушишь закона, — тихо, но отчётливо говорил Кеппель, так, будто что-то объяснял не слишком смышлёному ребёнку. Не сказал бы, чтобы мне нравился подобный тон. — Документ на предъявителя и мы не тронем его даже пальцем. Не фальсифицируем, ничего не утаиваем, не подделываем подписей. Послушай, Мордимер: «уведомляется всем и вся, что мой личный инквизитор по просьбе моей, приказу и указанию должен заняться защитой веры Божьей в вельми любезном нам и лукавым испытываемом граде Виттингене…» и так далее и так далее. Не называют ли вас всех, с лицензией Хеза, «личные инквизиторы Его Преосвященства»? Разойдёшься ли ты с истиной, предъявляя эти бумаги?

— Кроме того, что их выдали не мне, а всего лишь Готтстальку… — пробурчал я. — Покажи остальные.

Он вручил мне все документы, и я внимательно их изучил. Действительно, они были сформулированы так, что воспользоваться ими мог любой, кто обладал лицензией из Хез-хезрона. Я также проверил подписи и печати, и все показались мне настоящими.

— Почему документы выписали на предъявителя? — спросил я, не рассчитывая, что Кеппель может ответить на этот вопрос. — Это почти никогда не применяется. Епископская канцелярия обычно трясётся над каждым словом… — Меня внезапно озарила одна мысль.

— Кеппель, у нас сейчас сентябрь, так?

— Как ни посмотри.

— Его Преосвященство под конец августа или в начале сентября каждый год выезжает на месяц на горячие источники. Говорит, это помогает ему от подагры. Поэтому он выписал документ на предъявителя, на случай, если бы Готтстальк умер до того как оставить Хез. Тогда документы получил бы другой назначенный инквизитор, и не надо было бы тратить время на долгие поездки курьеров туда и обратно. Андреас только пожал плечами.

— Может и так, — сказал он равнодушно. — Неважно почему, важно, что из этого следует. Мордимер, провались оно, ты не будешь один во всём этом. Если мы решимся представить эти бумаги, ты же понимаешь, что в случае неудачи, ни для кого не будет тайной, где ты их взял.

— Перед лицом несомненно захватывающей перспективы попасть в тюрьму, меня совсем не утешает то, что ты будешь в соседней камере, — сказал я брюзгливо. — Ой, допёк вас отец каноник, — добавил я чуть погодя.

— Не открещусь от личных мотивов. — Он нервно пожал плечами.

— Сколько тебе предложили, — спросил я, а он побледнел.

— Т-ты о чём?

— Бургомистр? А может кто-то влиятельный из городского совета? Какой-то из цехов? Сколько они дают за прекращение этого безумия?

— Я честно с тобой поделюсь, — прошептал он после паузы.

— Ага. И куплю я себе тогда золотые кандалы, а камеру выложу мрамором, — съязвил я.

— Спасёшь город, — произнёс он, — и жизни сотен невинных людей…

— Андреас, — оборвал я его. — А кого это волнует? Не сам ли Иисус сказал Апостолам: убивайте их всех, Отец отличит своих! За кого ты меня принимаешь? За идиота? За рыцаря печального образа? С точки зрения мира бытие или небытие этого города является столь же важным, как и бытие замка из песка на морском берегу… — я прервался на миг. — Меня беспокоит другое, мой дорогой брат. И уделяй ты меньше внимания набиванию своей мошны, может тоже это бы понял. Он поднял на меня вопросительный взгляд и был настолько сконфуженным, что даже не обиделся.