Молот Ведьм

Стражник, несущий факел, шёл в нескольких шагах передо мной, но каноник Тинтарелло заметил меня очень рано. Я видел, что он стоит с лицом, прижатым к решётке, а когда узнал меня, то начал выть. Не кричать, вопить или скулить. Просто выть безумным, волчьим воем.

— Чего, колдун, сука, — рявкнул стражник и прошёлся дубинкой по прутьях. Тинтарелло оборвал вытьё в ползвука. — Посмотрите на него, стоит крест увидеть и уже воет…

Я усмехнулся, зная, что эта потешная история наверняка скоро выйдет за ворота тюрьмы и будет сто и тысячу раз повторена на виттингенских улицах. Каноник Тинтарелло выглядел немного забавно, а немного пугающе в своей одежде. Костюм, сшитый из козлиной шкуры (Второй очень ответственно отнёсся к работе), придавал ему не столько вид исключительно мерзкого козла, сколько какой-то гнусной помеси, возникшей в результате содомитских ритуалов. Жаль только, что слёзы, пот и кровь смыли уже рисунки, которые Первый с такой забоьой нарисовал у него на лице.

— Приветствую, — сказал я, приближаясь к решётке, и едва успел отскочить, поскольку каноник попытался меня оплевать. Он стоял, прижавшись лицом к решётке, а пальцами вцепился в железные прутья. Плакал от бессильной злобы.

— Прихожу к вам как друг, — начал я мягким тоном, и мне снова пришлось уклониться от плевка. — Но вижу, вы не желаете душевного утешения. Что ж, — обратился я к стражнику, — отведите узника в допросную комнату. Начнём сразу. Ах, только сначала разденьте его, ибо не в этой же козлиной одежде…

Я развернулся и покинул подземелье, переходя в зал, в котором мы должны были допрашивать каноника. Всё уже было правильно приготовлено, а у стола сидели Андреас Кеппель, Йохан Венцель и Генрих Вангард, что должен был исполнять роль протоколиста. Палач проверял верёвку для подвешивания, прицепленную к крюку под потолком, а его помощник нагревал на жаровне прутья и щипцы. Каноника пришлось вводить двум стражникам, ибо несмотря на хилый вид, он кидался как проклятый, орал, плевался и пытался кусаться. Что ж, это было трудно назвать достойным поведением. Однако палач тотчас очень профессионально перевязал ему запястья верёвкой и подтянул его воротом. Каноник задохнулся и умолк. Стоял теперь, натянутый как струна, лишь на кончиках пальцев, а его связанные за спиной руки были подняты почти до уровня плеч. Пока это было только очень неудобное положение, но не причиняющее боли. Я посмотрел наверх, на балкон, где, опершись на балюстраду, стояли две фигуры. Одной из них был Смертух, лицо второй было скрыто под глубоким капюшоном. Я не видел этого лица, так как не мог его рассмотреть в слабом свете. Но я был уверен, что оно наблюдает за всем в радостном напряжении, а языческая сентенция, гласящая, что «месть есть наслаждение богов», подходит к нему точь-в-точь.

— Начнём, любезные братья, — сказал я. — Запиши, Генри, как положено. — Я обратился к Вангарду. — В день такой-то, года Господня и так далее, в городе Виттинген, инквизиторский суд в составе таком-то и таком-то…

— Извини, Мордимер, не спеши, — буркнул Генрих. — Ты меня сбиваешь этим «таком-то и таком-то».

— … приступил к допросу каноника Пьетро Тинтарелло, чья личность была без ошибки установлена и подтверждена, — закончил я небольшого перерыва. — К протоколам приобщён обвинительный акт, составленный на трёх листах, утверждённый так-то и так-то. Закончив протокольное введение, мы встали и произнесли краткую молитву, после чего я выбрался из-за стола и подошёл к канонику.

— Несчастный Пьетро Тинтарелло, — сказал я. — Господь Бог Всемогущий оказал тебе милость, отдав под суд Святой Службы. Это здесь ты сможешь очистить от грехов своё сердце, а мы в смирении и с любовью позволим, чтобы ты снова возлюбил Господа. Та не хотел бы вознести вместе со мной молитву?

— Я духовное лицо! Меня нельзя подвергать пыткам! Ты сгниёшь в тюрьме! — он заорал и сразу после издал стон, ибо крича, бессознательно дёрнул руками. — Тебя сожгут, — простонал он ещё в конце.

— Брат Вангард, запишите, что обвиняемый не захотел вознести молитву вместе с допрашивающим и угрожал ему смертью, — сказал я.

— Хочу! — снова крикнул Тинтарелло. — Всегда хочу. Отче наш… — начал он, а я дал стоящему за его спиной палачу незаметный знак. Палач слегка подтянул верёвку, но этого хватило, чтобы каноник задохнулся, закашлялся и подавился воздухом.

— При попытке вознести молитву обвиняемый испытал ничем не спровоцированный приступ удушья, а святые слова не прошли у него через глотку, — продиктовал я Вангарду. — Не беда, — улыбнулся я канонику. — Попробуем позже. Подтверждаешь ли, Пьетро Тинтарелло, что переодетым в козлиный наряд ты принимал почести сатанинского шабаша?

— Отрицаю! От всей души отрицаю!