— В чём я обвиняюсь? — спросил я спокойно, ибо, в конце концов, именно такого хода дела можно было ожидать. Он посмотрел мне прямо в глаза и злорадно усмехнулся.
— В заговоре, потворствовании ереси, даче ложных показаний, подделке официальных документов, в заточении и пытках иерархов церкви без форменных и законных оснований, прелюбодеянии, содомии, поклонении Сатане… И в чём ещё только захочешь, ибо за одно то, что я упомянул, вас надо сжечь не раз, а сто раз.
Он был очень уверен в себе и очень нагл. Я мог его убить. И его, и этих комичных стражников за порогом двери, которые встали таким образом, что, во-первых, даже не смогли бы эффективно применить оружие, а во-вторых, мешали бы друг другу. С минуту я даже лениво раздумывал, не засадить ли дерзкому священнику нож под рёбра. Я бы охотно увидел выражение изумления на его лице и охотно бы смотрел в его глаза, пока из них уходила бы жизнь. Но я повёл себя так, как веками ведёт себя едва ли не каждый несправедливо обвинённый. Я послушно вытянул руки и дал сковать себя кандалами. Верил ли я, что после допроса в Замке Ангелов Папа велит снять с меня обвинения и отпустить на свободу? Что у меня останется возвращённая лицензия? Хорошая шутка! Конечно, я ни во что это не верил. У меня была несмелая и необыкновенно слабая надежда, что может благодаря какому-нибудь счастливому стечению обстоятельств, мне удастся сохранить жизнь. Может я тихо и несмело рассчитывал на вмешательство моего Ангела-хранителя, о котором думал, что он считал меня полезным орудием? Но я также знал, что Ангелы помогают сильным, а их мысли парят в пространстве, недоступном обычному смертному. Я не убегал только по одной причине. Сделав это, я бы признался в совершении ошибки. Между тем, я поступал так, как подсказывали мне святые основы веры, а может скорее так, как я понимал их моим скудным умом.
***
Они должны были осознавать мои способности и подумать, а не подтолкнёт ли меня отчаяние к внезапным действиям. В связи с чем, я сидел в седле со связанными за спиной руками. Ноги мне обвязали ещё одной верёвкой, которая проходила под лошадиным животом, как подпруга. Что ж, если бы конь понёс, я попал бы в трудное положение, но двое стражников всё время ехало рядом со мной. Один из них даже держал поводья моей лошади. Из разговоров я понял, что мы остановимся в местности Лутцинген, откуда собирались направиться напрямик лесной дорогой. Но к вечеру ситуация осложнилась. Священник (представился как Ансельмо де Торрес и Гонада, и если это было имя, под которым он появился на свет, то я был епископом) вдруг сдержал коня и начал нервно обыскивать арманы плаща и кафтана, а потом даже вьюки.
— Я должен вернуться в Виттинген, — произнёс он взбешённым тоном и посмотрел так, будто именно меня винил в том, что он оставил в городе документы.
— Вы двое, — указал он на стражников, едущих стремя в стремя со мной. — Остановитесь здесь на поляне и ждите. Ни под каким видом, — он сурово посмотрел, — вам нельзя развязывать узника. Снимите его с лошади, но потом свяжите ему ноги обратно. Понятно?
Он развернул коня, кивнул двоим оставшимся приближённым, и они галопом уехали в сторону Виттингена. Тем временем, мои охранники развязали верёвку под лошадиным животом, а снятие меня с седла состояло в том, что один из них дёрнул меня за одежду и сбросил на землю. Я свалился во весь рост, и в плече у меня что-то неприятно хрустнуло. Они сразу же посадили меня под деревом и тщательно спутали меня в стопах. И только потом занялись разжиганием костра, вынули из вьюков мясо, сыр и пиво. Если думаете, любезные мои, что вашему покорному слуге была предложены еда, то глубоко ошибаетесь.
Наконец, когда они уже нажрались, я заметил, что начинают поглядывать на меня с любопытством мальчишек, которые нашли особенно интересного червяка и пока ещё неуверенны, что с ним надо бы сделать.
— Смотри, такая еретическая падаль тут лежит, а мы ничего. — Один из оружных помешал палкой в углях костра.
Его приятель засмеялся.
— Может поджарить его? — спросил он тихо.
— Отец Ансельмо рассердится, — буркнул первый и вытащил палку, всматриваясь в светящийся красным конец.
— Ты только ткни его, инквизитора, так его мать, — уговаривал второй.
Оружный поднялся от костра и приблизился ко мне, держа палку в вытянутой руке. Я спокойно лежал, наблюдая за ним из-под почти закрытых век. Светящийся красным конец затанцевал перед моими глазами. И тогда я отдёрнул голову в бок, одним прыжком вскочил на ноги и врезал напавшему лбом прямо в грудь. Он упал, а я с разгону свалился на него. Я уже немногое мог сделать, имея связанные за спиной руки, но ещё ударил его головой в лицо. Услышал хруст кости и почувствовал, как его кровь заливает мне рот.
— Твою ж, — крикнул другой стражник, и я краем глаза увидел, что он поднимает меч, чтобы ударить им меня по черепу.