МОНА

Оставляю кружку с недопитым кофе внутри в раковине (кофе уже все равно остыл, а мои чувства – нет) и медленно, чтобы не разбудить гостью, прохожу в комнату. Ее ноги видны даже в зеркале напротив дивана, на котором она спит. Рядом с зеркальным шкафом на стене висит плазменный телевизор; по нему передают очередные неутешительные новости. Даже не понимаю, почему моя привычка из прошлого включать телевизор по утрам перешла в мое будущее. Этот бесполезный фон со звуками и однотонным изображением вовсе не поднимает мне настроение. Я хватаю со столика невдалеке пульт и нажимаю на кнопку выключения. Переведя взгляд на Лолу, я замечаю, что она все так же мирно спит, словно ангел. Черт, ну и сравнения. Но серьезно… она даже не сопит во сне. Я смотрел, как она умиротворенно отдыхает на этом диване на прошлой неделе ночью. Не мог уснуть в своей комнате и решил взглянуть на нее. Когда я вошел в гостиную, то понял, что долго еще не смогу покинуть ее. Темные волосы Лолы были раскиданы на подушках, а руки она раскинула в стороны. Покрывало припустилось, поэтому я мог видеть, как ее налитая, полная грудь вздымается — спокойно и небыстро. Я сидел на полу и смотрел, как гребаный извращенец, пока не осознал, что реально возбудился. Мне не нужно было так делать, но сдерживаться от действий, похожих на эти, еще тяжелее.

Не нужно было Лоле врываться в мою жизнь и все в ней с ног на голову переворачивать. А ведь именно это она и сделала! Сама того не понимая, своими карими глазами, пухлыми губами, дерзким характером, нежеланием подчиняться и сознанием, полностью противоположным моему, постепенно, день за днем, она пленяла меня. А я летел в ее сторону, как мотылек — на свет. Дурак. Полный идиот.

Лола, не вскидывая ресниц, потягивается в постели, изгибая спину, и мне следовало бы спрятаться за аркой, однако я не могу оторвать глаз от этого зрелища. Это великолепно, Боже. Неужели, она не замечает, как я на нее смотрю? Совсем не хочется признавать того, что Лолита всерьез зацепила меня, но, по-моему, это весьма и весьма очевидно.

На кухне звонит мобильный. Это, скорее всего, разбудит ее, потому как я забыл поставить телефон на беззвучный режим, но мне все же нужно ответить. На экране высветилось имя отца. Вскинув голову, я вздыхаю, облизнув пересохшие губы. Черт! Я совсем не хочу с ним разговаривать!

- Halo? («Алло?» - здесь и ниже перевод с польского) – достаточно сухо говорю я, но, тем не менее, подношу телефон к уху.

- Witaj, synu! (Здравствуй, сынок!) – звучит его абсолютно бодрый голос, несмотря на раннее утро и в его стране.

Я киваю, зная, что он этого не увидит, но на том конце провода слышно ему лишь мое неприветливое молчание, означающее, что я, наверное, не прав, но не смогу простить отца никогда.

- Tak, cześć (Ага, привет), - присаживаясь за стол, принимаюсь покатывать по нему шариковую ручку, уже догадываясь, зачем мне позвонил папа, но я не хочу, чтобы он возлагал на меня свои проклятые надежды только потому, что я его единственный ребенок.

Папа тяжело вздыхает. Я могу слышать, как он устраивается в кресле, по всей вероятности, кожаном кресле.

- Słuchaj, jesteśmy z tobą już tyle czasu mówimy o jednym i tym samym, i wszystko w kółko chodzimy, Herman… (Слушай, мы с тобой уже столько времени говорим об одном и том же, и все по кругу ходим, Герман…), - у отца немного сердитый голос, хотя раздражаться должен я – не ему ведь навязывают какую-то там польскую девицу в жены!

Я выставляю руку перед собой, как делаю обычно, когда жутко нервничаю. Я понимаю, что старику этого все равно не увидеть, но представляю перед собой его самодовольную физиономию, длинные волосы до плеч и щетину, - и меня просто накрывает гнев от того, что в последние два месяца он стал все больше напрягать меня идеей о женитьбе на дочери одного влиятельно шоумена.

- Powiedziałem, że nie, tato! Nie! Czego nie rozumiesz? (Я сказал нет, папа! Нет! Чего ты не понимаешь?) – невольно, черт подери, я перехожу на крик.

Мой русский акцент становится более явным, стоит мне повысить голос. Прошлым летом ездил к отцу в Варшаву. Все говорят, я на него жутко похож, но: «Акцент ужасен». На самом деле, мне плевать на это, я ведь не собираюсь жить там, я хочу жить здесь, и мне не нужно никаких «польских красоток», как любит говорить отец.

- Nie pękaj (Не горячись), - в ответ на мою ярость, как назло, папа достаточно деликатен. - Pomyśl dobrze (Подумай хорошо), - с расстановочной интонацией произносит мужчина. - Bo to dobra propozycja, synu: Bo to dobra propozycja, synu: jej ojciec zostawi ci w spadku swój biznes! (Потому что это же хорошее предложение, сынок: ее отец оставит тебе в наследство свой бизнес!)

Он изрекает каждое последнее слово с таким восторгом, словно увидел что-то чудесное. Я для него товар, что ли? Он поэтому однажды предложил оплачивать мою учебу и квартиру?! Его настойчивость приводит меня к подозрениям, что так оно и есть.