Монах

— Ну что ж, я тебя понимаю… я сам такой. Думаешь, чего я ушел из стражи? Опротивело все. Здесь меня ничто уже не держит — семьи нет, родни нет, так что мы с тобой вместе поедем в Балрон. Денег у тебя полно, на выпивку и закуску хватит — думаю, не заморишь старика голодом! — Федор ухмыльнулся. — Вот и я при деле буду, а то тоскливо тут сидеть и спиваться. Хоть посмотрю, что у тебя получится. Давай-ка теперь тобой займемся, а то и правда еще горячка начнется, и загнешься. Я тогда с твоих сокровищ точно сопьюсь — мне их пропивать надо будет несколько лет, не меньше, и то не смогу все пропить, помру раньше! — Он хохотнул и добавил: — Я очень рад, что ты жив и вернулся. После сорока лет найти друга очень трудно, практически невозможно, и слава богу, что он послал мне тебя. Все, теперь к делу — вода уже согрелась, сейчас я принесу корыто, раздевайся, садись в него, будем обмывать и обрабатывать твои раны.

Следующий час они обрабатывали раны. Андрей шипел, матерился и дважды чуть не потерял сознание от боли, когда Федор обмывал струей теплой воды с мылом рассеченную кожу.

Как оказалось, на голове была огромная шишка, с рассечением практически до кости — Федор по этому поводу выразился так: если бы не чугунная башка, мозги бы вылетели вмиг. Хуже обстояло дело с раной на боку — ее края после оргии в храме разошлись, и требовалось их сшивать. Федор продезинфицировал рану, вычистил из нее грязь, песок, потом дал Андрею бутылку с какой-то жидкостью:

— На, пей, но не больше двух глотков — это настойка опия. Сейчас буду зашивать, тебе будет очень, очень больно. Стой, подожди! Давай-ка вначале спустим тебя в подпол, в тайник, тебе так и так там отсиживаться, а я тебя не дотащу, надорвусь — эвон ты какой боров здоровый, небось килограмм сто весишь.

— Ну сто не сто, а девяносто точно. Дай мне барахлишка какого-нибудь срам прикрыть, не хочу я их шмотки надевать, противно!

— А что шмотки? Шмотки как шмотки, только грязные. Постираю, и будут нормальные, можно носить. Другие нескоро купим, а у меня, думаешь, великий гардероб? Сейчас подберу тебе штаны с рубахой, только тебе коротки будут, ты же вон какая орясина вымахал.

Андрей вытерся куском ткани, которая здесь служила полотенцем, натянул штаны Федора, действительно коротковатые ему, и отправился в подпол. Там он улегся на низкий топчан, застеленный матрасом и шерстяным одеялом, и повернулся на бок. Только что он отхлебнул из бутыли и уже чувствовал, как опийный туман обволакивает его мозг, погружая в небытие. Завтра, он знал это, будет хреново — и раны, и отходняк после опия, но сегодня он был счастлив притулиться в безопасном месте, а места безопасней, чем подпол Федора, не было на всем белом свете.

Сквозь сон он слышал бормотание Федора:

— Сейчас зашьем, поспишь, а с утра я схожу на рынок, куплю нам свежего мяса, овощей, наварю похлебки — пальчики оближешь, ты еще и не знаешь, какую я умею похлебку варить! Мою похлебку можно подавать в лучших домах, даже королю на стол сгодится! А если к ней еще и кружку хорошего винца! Это вообще будет славно! Скоро встанешь на ноги, мы и подумаем тогда, как выбраться из города. Ну, друг мой, теперь терпи…

Андрей почувствовал даже через опийный туман, как его бок пронзила боль, но спасительная темнота поглотила его, не позволив терпеть мучения.

Пробуждение было уже более щадящим — тело, конечно, болело, но не так сильно, как до того, как он пришел к Федору. Скорее всего тогда он просто не позволял себе расслабляться, не позволял боли овладеть собой, потому и держался все это время.

Андрей попытался встать, нащупав край лежанки — в подвале было очень темно, Федор опустил крышку люка, — но тут же свалился обратно, получив жесточайший удар по больному боку от деревянного топчана. Живот сводило от голода, во рту пересохло, а еще хотелось по нужде.

Пока он раздумывал, что же ему делать, крышка люка открылась и в проем заглянуло усатое лицо Федора.

— Проснулся? Я уж бояться стал, думал, помираешь — ты спал двое суток подряд! Давай я тебе помогу подняться наверх, сейчас будем обедать, я разогрел похлебку, вина красного налью — надо восстанавливать кровь, чаю вскипячу…

Он спустился в подпол, осторожно подхватил Андрея, и они побрели к лестнице. Подниматься было трудно — голова кружилась, в боку стреляло, но Андрей упорно, как жук, лез вверх и наконец плюхнулся на пол рядом с дырой. Ноги его не держали, и, если бы не Федор, он уже два раза бы скатился вниз.

— М-да, не натаскаешься тебя наверх, — пробурчал запыхавшийся Федор. — Давай скорее восстанавливайся. Сейчас расскажу тебе, что происходит в городе.

Пока Андрей, давясь от жадности, заглатывал густую, действительно вкусную похлебку, Федор делился новостями: