Монах

– Я не шлюха, Амброзио, – сказала она ему однажды, когда, изнывая от телесной жажды, он стал просить ее о свидании. – Я теперь только твой друг и любовницей не буду. Прекрати просить о том, что меня оскорбляет. Пока твое сердце принадлежало мне, я ликовала в твоих объятиях. Те счастливые дни миновали; я тебе стала безразлична, и лишь нужда, а не любовь, заставляет призывать меня. Я не могу ответить на призыв, унизительный для моего достоинства.

Внезапно оставшись без источника удовольствий, которые уже стали для него необходимостью, монах сильно мучился. Когда его мужественная энергия не находила разрядки, темперамент доводил его до безумия. От нежности к Антонии оставались лишь слабые следы; он жаждал обладать ею, и даже мрачность обстановки, и могильная тишина, и ожидаемое сопротивление девушки не укрощали, а скорее разжигали его свирепость.

Постепенно тело, которое он держал, потеплело. Сердце Антонии забилось, кровь потекла быстрее, губы шевельнулись. Наконец она приоткрыла глаза, но действие опиата еще не вполне прошло, и она снова задремала. Амброзио, убедившись, что она ожила, в восторге прижал ее к груди и впился губами в ее губы. Этого резкого движения хватило, чтобы пары, дурманившие разум Антонии, окончательно развеялись. Она вскочила и растерянно огляделась. Неизвестное окружение смутило ее еще сильнее. Она потерла рукою голову, как бы пытаясь привести мысли в порядок. Потом огляделась второй раз и теперь заметила аббата.

– Где я? – резко сказала она. – Как я сюда попала? Где моя мать? Мне показалось, что я видела ее! Ох, это сон, жуткий, жуткий сон… Но где я? Отпустите меня! Я не могу здесь оставаться!

Она попыталась отойти, но монах удержал ее.

– Не тревожься, прекрасная Антония! Тебе здесь ничто не угрожает, положись на меня. Почему ты смотришь так сурово? Разве ты меня не знаешь? Не узнаешь своего друга Амброзио?

– Амброзио? Мой друг?.. Ах да, да, я помню… Но почему я здесь? Кто привел меня сюда? Почему вы со мной?.. О! Флора велела мне остерегаться… Здесь же нет ничего, кроме могил, гробниц и скелетов! Мне страшно! Добрый Амброзио, уведи меня отсюда, здесь мне вспоминается ужасный сон! Мне чудилось, будто я умерла и меня похоронили! Амброзио, ты не хочешь? Не хочешь? Не смотри так, у тебя глаза горят! Пощади меня, отче! Пощади, бога ради!

– Чего ты так страшишься, Антония? – откликнулся аббат, обхватив девушку руками и покрывая ее грудь поцелуями, от которых она напрасно пыталась отстраниться. – Чем опасен тот, кто тебя обожает? Какая разница, где мы находимся? Мне этот склеп кажется храмом Любви. Этот полумрак – дружественный подарок Тайны, покров, осеняющий наши наслаждения! Так думаю я, и так должна думать моя Антония. Да, моя сладкая девочка! Да! В твоих жилах запылает тот же огонь, что и в моих, и мои восторги удвоятся, когда их разделишь ты!

Произнося эту речь, он не прекращал ласкать девушку, позволяя себе все большие вольности. При всем своем неведении Антония понимала, что он ведет себя непристойно. Она почувствовала близкую опасность, вырвалась из его рук и поплотнее завернулась в саван, свою единственную одежду.

– Уберите руки, отец! – вскричала она, черпая силу негодования в своей беззащитности. – Зачем вы притащили меня сюда? От всего, что я вижу, веет ледяным ужасом! Верните меня в тот дом, который я покинула неведомо как, если у вас еще осталась капля жалости и человечности! Я не хочу и не должна оставаться здесь ни на мгновение дольше!

Хотя монаха несколько обескуражил решительный тон девушки, он всего лишь слегка удивился. Схватив за руку, он заставил ее снова сесть ему на колено и заговорил, пожирая ее жадным взором:

– Успокойся, Антония. Сопротивление бесполезно, и мне уже не нужно скрывать свою страсть. Тебя считают умершей. Общество людей навсегда потеряно для тебя. Я один владею тобой здесь; ты полностью в моей власти, а меня сжигают такие желания, что мне остается удовлетворить их или умереть. Но своим счастьем я хотел бы быть обязанным тебе.