Моя милая девочка! Моя обожаемая Антония! Позволь мне стать твоим наставником в науке радостей, доселе тебе неведомых, дай научить тем утехам, которые я должен испытать с тобою. Ну же, брось эти детские капризы, – добавил он, видя, что она уворачивается от его ласк и снова хочет вырваться, – тебе тут никто не поможет; ни небо, ни земля не спасут. Зачем же отказываться от наслаждений, столь приятных, столь восхитительных? Никто не следит за нами; наша любовь будет тайной для всего мира. Любовь и случай предлагают тебе дать волю своим страстям. Поддайся им, моя Антония! Поддайся, милая моя девочка! Обними меня нежно; прильни своими устами к моим! Щедро наделила тебя природа, так неужели же среди многих даров она упустила самый драгоценный – чувственность? О! Это невозможно! Каждая черта твоя, каждый взгляд и движение свидетельствуют, что ты создана дарить ласки и получать их! Не гляди на меня умоляющими глазами, направь взгляд на свои прелести; они подскажут тебе, что я неумолим. Как могу я отказаться от этих членов, таких белых, мягких, изящных! А эти груди, полные, округлые, податливые! Эти неисчерпаемо сладкие уста! Разве могу я отвернуться от этих сокровищ и отдать их другому? Нет, Антония; ни за что, никогда! Эту клятву я подтверждаю этим поцелуем! И этим… и этим!
С каждым мгновением пыл монаха нарастал, а Антония пугалась все сильнее. Она вскоре поняла, что вырваться не сможет; между тем Амброзио вел себя все более разнузданно, и она стала во весь голос звать на помощь. Нависающий свод, бледное мерцание лампы, мгла и вид предметов, напоминающих о смерти, никак не способствовали пробуждению у нее тех эмоций, которые волновали монаха. Да и от чересчур яростных ласк ее лишь мутило от страха.
А у монаха, напротив, ее тревога, ее очевидное отвращение и неустанное сопротивление лишь разжигали костер сладострастия, его действия становились все грубее, а напор – сильнее. Призывы Антонии никто не услышал, но она продолжила кричать и бороться, пока не обессилела; тогда она сползла на пол и снова стала молить и упрашивать его. Амброзио воспользовался этим, лег рядом с нею и стиснул, полуживую от ужаса, заглушил ее крики поцелуями, набросился на нее, как худший из необузданных варваров, в приступе любострастия калеча и раня ее хрупкое тело. Не обращая внимания на крики, слезы и мольбы, он мало-помалу одолевал ее и не отставал от своей добычи, пока не довел свое злодеяние до конца, обесчестив Антонию.
Едва достигнув победы, он содрогнулся, осознав, что и как натворил. Чем неудержимее было его желание овладеть Антонией, тем сильнее он ощутил собственную подлость. В душе он не мог не почувствовать, насколько низко, бесчеловечно его деяние. Он резко вскочил на ноги. Девушка, которую он только что обожал, теперь вызывала у него только брезгливость и гнев. Он не хотел даже смотреть на нее. Несчастная потеряла сознание прежде, чем страшное свершилось; придя в себя, она поняла, что с нею было.
Антония долго лежала на полу в молчаливом отчаянии; слезы сползали по ее щекам, грудь вздрагивала от рыданий. Долго лежала она так в прострации, но наконец с трудом поднялась и на подгибающихся ногах побрела к двери.
Звук ее шагов пробудил монаха, сидевшего прислонясь к саркофагу с его мерзким содержимым, от мрачной апатии. Вскочив, он догнал жертву своего зверства и, схватив за руку, грубо заставил вернуться в склеп.
– Ты куда? – заорал он. – Вернись немедленно!
– Чего ты еще хочешь? – робко спросила Антония, дрожа при виде его гнева. – Разве ты не погубил меня? Разве я не пала, пала навеки? Ты еще не насытил свою жестокость или у тебя есть другие муки для меня? Дай мне вернуться домой, чтобы оплакивать мои беду и позор!
– Вернуться домой? – переспросил монах с горькой насмешкой, и глаза его вдруг вспыхнули злым огнем. – Как? Чтобы ты разоблачила меня? Чтобы рассказала людям, что я лицемер, насильник, предатель, чудовище жестокости, похоти и неблагодарности? Нет, нет, нет! Я знаю, сколь тяжки мои грехи. Да, твои жалобы будут весьма справедливы, но ты не поведаешь всему Мадриду, что я негодяй, что совесть моя отягощена и я отчаялся обрести прощение от Господа!