Монах

Его бегство было замечено. Дон Рамирес, прибежавший первым, увидел окровавленное тело на полу и понял, что убегающий оттуда человек, должно быть, убийца. Взяв с собой нескольких солдат, он бросился в погоню, а остальных оставил Лоренцо для защиты раненой. Они подняли ее, придерживая под руки. От сильной боли девушка потеряла сознание, но теперь очнулась, открыла глаза и подняла голову. Волосы, скрывавшие ее черты, рассыпались по плечам, и Лоренцо воскликнул:

– Боже всемогущий! Это Антония!

Он выхватил ее из рук своих помощников и прижал к груди.

Хотя Амброзио бил наугад, кинжал хорошо исполнил его волю. Раны Антонии были смертельны, и она понимала, что не выздоровеет. И все же немногие оставшиеся ей минуты были счастливыми. Заботливость Лоренцо, горячая нежность его слов, его беспокойство о ее ранах – все убедило девушку, что сердцем он принадлежит ей.

Она не захотела, чтобы ее вынесли из подземелья, боясь, что движение приблизит конец и она может лишиться последних моментов разговора с Лоренцо о любви. Антония просила его не терять мужества, не предаваться бесплодной скорби. Она сказала ему, что, умирая непорочной, сожалела бы о потере жизни; но, утратив честь, не желая жить с клеймом позора, приветствует смерть: ведь она уже не сможет стать его женой, и, кроме него одного, ей не о чем жалеть в земном мире…

Нежные слова ее скорее усиливали, чем облегчали горе Лоренцо, но она говорила с ним до последнего мгновения. Голос ее слабел, становился еле слышным; мгла затуманила ее глаза; сердце билось медленно и неровно – роковой миг приближался.

Она лежала, прильнув головою к груди Лоренцо, и шептала еще какие-то слова утешения. Ее прервал долетевший издали звон колокола капуцинов, отбивавшего время. Внезапно глаза Антонии засияли небесным светом; к ней как будто вернулись силы и воодушевление. Она высвободилась из рук возлюбленного и громко сказала:

– Три часа! Матушка, я иду!

Она молитвенно сложила руки и опустилась мертвая на холодные каменные плиты. Лоренцо, оглушенный горем, упал рядом с нею. Он рвал на себе волосы, бился и отказывался разлучиться с телом. Наконец он изнемог, солдаты вывели его из подземелья и доставили во дворец Медина ненамного более живого, чем несчастная Антония.

Тем временем Амброзио, сумев оторваться от преследователей, успел укрыться в склепе. Когда дон Рамирес добрался до этого места, дверь уже была заперта, и логово беглеца обнаружили очень нескоро. Но ничто не устоит перед упорством ищущих. Хитроумно спрятанную дверь нашли и взломали, к бесконечному ужасу Амброзио и его спутницы. Смятение монаха, его попытка скрыться, поспешное бегство и брызги крови на его одежде не оставляли сомнений в том, что он – убийца Антонии. Но когда солдаты распознали, что перед ними – непорочный Амброзио, «святой человек», кумир Мадрида, они остолбенели от изумления и долго не хотели верить, что это не морок нечистого. Аббат не пытался оправдаться и хранил угрюмое молчание. Его схватили и связали. То же самое сделали с Матильдой. Когда с нее сняли капюшон, тонкость ее черт и пышные золотые волосы выдали ее пол; это еще больше усилило общее удивление. Кинжал также нашли в гробнице, куда монах его бросил; после тщательного обыска подземелья арестованные были доставлены в тюрьму инквизиции.

* * *

Дон Рамирес благоразумно принял меры, чтобы до горожан не дошли слухи о том, какие преступления были совершены и кто в них виновен. Он опасался новых беспорядков вроде тех, которые последовали за обвинением аббатисы клариссинок. Поэтому он ограничился тем, что известил капуцинов об аресте их настоятеля. Стремясь избежать публичного позора и гнева народного, от которого они спасли свое аббатство с великим трудом, монахи сразу позволили служителям инквизиции негласно обыскать их жилище. Новых разоблачений не последовало. Вещи, найденные в кельях аббата и Матильды, забрали в качестве улик. Все прочее осталось неизменно, порядок и спокойствие в Мадриде восстановились.

Обитель святой Клары после погрома и пожара была разрушена полностью. Остались только наружные стены, устоявшие в пламени благодаря своей толщине и прочности. Монахиням пришлось переселиться в другие монастыри; но на них теперь всюду смотрели косо, и настоятельницы весьма неохотно принимали их. Однако почти все они принадлежали к богатым, знатным и влиятельным семействам, и обителям их ордена пришлось принять всех, хотя и без благоволения. Это предубеждение было и ложно, и несправедливо. В ходе расследования было установлено, что в смерти Агнес не сомневалась вся община, кроме тех четырех сестер, которых назвала Урсула. Все они, а с ними и несколько ни в чем не повинных монашек, стали жертвами гнева толпы. Ослепленные негодованием горожане расправлялись с любыми монашками, какие попадались им в руки. Большинство уцелевших были обязаны своим спасением здравому смыслу и выдержке герцога де Медина. Они это осознавали и сердечно благодарили юного дворянина.