Монах

– Да, отец; я страдал, и если бы вы узнали, что со мной было, это пробудило бы и ваш гнев, и ваше сочувствие! Однако здесь, в убежище, я познал бы душевный мир, если бы не боязнь неодобрения. Боже, боже! Как жестока пытка страхом!.. Отец, я отрекся от всего; я покинул навеки свет и развлечения, у меня ничего не осталось, ничто меня не привлекает, кроме вашей дружбы, вашей приязни. Если я их потеряю, отец, o, если я их потеряю… страшитесь силы моего отчаяния!

– Ты так опасаешься утратить мою дружбу? Но что в моем поведении дает повод к такому страху? Узнай меня лучше, Розарио, и сочти меня достойным твоего доверия. Отчего ты страдаешь? Откройся мне и знай, что, если в моих силах устранить…

– Ах! Никто не может помочь мне, кроме вас. И все же мне нельзя открыться вам. Мои признания вызовут вашу ненависть! Вы прогоните меня с позором и презрением.

– Сын мой, не опасайся! Я прошу…

– Будьте милосердны, не спрашивайте больше! Я не должен… не смею… Но послушайте! Колокол призывает к вечерне! Отец, благословите меня, и я пойду.

Он опустился на колени и принял благословение аббата; потом прижал его руку к губам, вскочил и опрометью убежал. Очень удивленный поведением юноши, Амброзио отправился служить вечерню в маленькой часовне, принадлежащей аббатству.

По окончании службы монахи разошлись по кельям. Аббат остался один в часовне, чтобы принять монахинь-клариссинок. Как только он занял свое место в исповедальне, явилась настоятельница. Все монахини исповедовались, ожидая очереди в ризнице под надзором матушки. Амброзио выслушивал их внимательно, увещевал, назначал покаяния соразмерно с виной, и некоторое время все шло как обычно, пока одна из сестер, выделявшаяся благородством облика и изяществом фигуры, по неосторожности не уронила из-за пазухи письмо. Она отошла, не заметив потери. Амброзио, полагая, что это послание от ее родни, подобрал его, чтобы вернуть девушке.

– Постой, дочь моя, – сказал он. – Ты обронила…

В этот момент листок развернулся, и он машинально прочел первые слова. Он отшатнулся в недоумении. Услышав его призыв, монахиня обернулась, увидела письмо у него в руке и, вскрикнув от ужаса, рванулась, чтобы отобрать его.

– Стой! – сказал аббат сурово. – Дочь моя, я должен прочесть это письмо.

– О, я пропала! – воскликнула она, в отчаянии стиснув руки.

Лицо ее мгновенно побледнело; она дрожала от волнения, и ей пришлось ухватиться за колонну, чтобы не упасть на пол часовни. Тем временем аббат прочел следующие строки:

«Все готово для твоего побега, дорогая моя Агнес! Завтра в полночь я буду ждать тебя у садовой калитки: я добыл ключ, и нескольких часов хватит, чтобы доставить тебя в безопасное место. Пусть неуместные сомнения не заставят тебя отказаться от надежного способа спасти и себя, и то невинное создание, которое ты носишь под сердцем. Помни, что ты дала слово стать моей гораздо раньше, чем обратилась к церкви; что твое положение скоро станет заметно твоим остроглазым сестрам, а побег – единственный способ избежать их злобных преследований. До встречи, моя Агнес! Моя суженая и дорогая жена! Обязательно будь у калитки в полночь!»

Дочитав, Амброзио окинул неосторожную монахиню строгим, гневным взглядом и сказал:

– С этим письмом должна ознакомиться настоятельница.

С этими словами он прошел мимо нее. На Агнес это подействовало как удар грома; она очнулась от оцепенения, но теперь ей стал ясен весь ужас ее положения. Она побежала за аббатом и схватила его за рукав.

– Постойте! O, постойте! – крикнула она отчаянно, бросилась к его ногам и оросила их слезами. – Отец, снизойдите к моей юности! Отнеситесь доброжелательно к слабости женщины, не открывайте мой секрет! До конца дней своих буду я искупать единственное мое прегрешение, и ваша снисходительность вернет душу на небеса!

– Любопытное признание! Как это? Обитель святой Клары должна стать приютом для гулящих девок? А я должен допустить, чтобы в лоне церкви Христовой поселились разврат и бесстыдство? Презренная! Снисхождение к тебе сделает меня твоим сообщником. Милость будет преступлением. Ты отдалась на волю соблазнителя, осквернила священное одеяние; и еще осмеливаешься считать, что заслуживаешь моего сочувствия? Не задерживай меня. Где госпожа аббатиса? – добавил он, повысив голос.