– Стойте! Стойте, отец! Послушайте меня еще минутку! Не считайте меня нечистой, не думайте, что я согрешила, поддавшись своему низменному темпераменту. Задолго до того, как я приняла постриг, Раймонд владел моим сердцем: он внушил мне чистейшую, безупречную страсть и уже готовился стать моим законным супругом. Но ужасная случайность и измена одного родственника разлучили нас. Я думала, что потеряла его навеки, и отчаяние привело меня в обитель. А потом мы случайно встретились вновь; я не смогла отказать себе в печальной радости плакать вместе с ним. Мы стали встречаться по ночам в нашем саду, и однажды, утратив бдительность, я нарушила обет целомудрия. Вскоре я стану матерью. Преподобный Амброзио, сжальтесь надо мною; сжальтесь над невинным существом, чья жизнь связана с моей. Если вы сообщите о моем проступке аббатисе, мы оба погибнем. Наказание, которое ждет несчастных вроде меня по уставу святой Клары, крайне сурово и жестоко. Почтенный отец! Пусть незапятнанная совесть не лишит вас сочувствия к тем, кто менее вас способен сопротивляться искушению! Неужели милосердие останется единственной добродетелью, недоступной вашему сердцу? Пожалейте меня, преподобный! Отдайте мне письмо, не обрекайте на неизбежную погибель!
– Твоя дерзость поразительна! Ты просишь
– Отец! Ради всего святого, всего, что дорого вам, прошу, умоляю…
– Отпусти меня. Я не стану тебя слушать. Где настоятельница? Мать Агата, где вы?
Дверь ризницы отворилась, в часовню вошла аббатиса, а за нею – все монахини.
– Жестокий, жестокий! – воскликнула Агнес, отпустив его рукав.
Обезумев от ужаса, она бросилась на пол и забилась, разрывая в клочья свое покрывало в припадке отчаяния. Монахини в недоумении глазели на эту сцену. Аббат отдал роковой листок настоятельнице, объяснил, как нашел его, и добавил, что ей надлежит решить, какое наказание назначить преступнице.
Прочитав письмо, аббатиса побагровела от возмущения. Как! Такое преступление совершено в ее обители и стало известно Амброзио, кумиру Мадрида, человеку, которого она особенно старалась впечатлить порядком и благочинием своего дома! У нее не хватило слов, чтобы выразить свою ярость. Она молчала, устремив на простертую монахиню взгляд, полный злобы и угроз.
– Уведите ее в нашу обитель! – сказала она наконец.
Две самых старых монахини приблизились к Агнес, насильно подняли ее с пола и приготовились увести из часовни.
– Как! – внезапно воскликнула она, резкими движениями вырвавшись из их рук. – Значит, надеяться мне уже не на что? Вы уже тащите меня на расправу? Где ты, Раймонд? О! Спаси меня, спаси! – Затем, окинув аббата гневным взглядом, она продолжила: – Слушай меня! Ты, человек жестокосердный! Слушай меня, гордый, строгий и жестокий! Ты мог спасти меня; ты мог вернуть меня в круг счастья и добродетели, но не пожелал; ты погубил мою душу; ты мой убийца, и на тебя падет проклятие моей смерти и гибели моего нерожденного ребенка! Непоколебимый пока что в своей добродетели, ты стал наглецом, ты презрел мольбы кающейся; но Бог будет милосерден там, где ты милосерден не был. Да имеешь ли ты право хвалиться своим целомудрием? Какие искушения ты преодолел? Трус! Ты бежал от них, ты не сопротивлялся им. Но день расплаты придет. О! Когда тебя настигнет неукротимая страсть; когда ты ощутишь, что человек слаб и рожден для заблуждений; когда, содрогнувшись, ты оглянешься на свои преступления и, ужаснувшись, станешь искать заступничества твоего Бога, о, в этот момент вспомни обо мне! Вспомни о своей жестокости! Вспомни об Агнес и не надейся на прощение.
Эта вспышка чувств исчерпала ее силы, и она упала без сознания на руки стоявшей рядом монахини. Агнес немедленно унесли из часовни, и все сестры последовали за ней.
Нельзя сказать, что Амброзио остался бесчувственным к упрекам девушки. Сердце его сжалось от ощущения, что он поступил с нею слишком сурово. Поэтому он задержал настоятельницу и попытался заступиться за бедняжку.
– Сила ее отчаяния, – сказал он, – доказывает, что порок еще не стал ей привычен. Возможно, обращаясь с нею несколько терпимее, чем обычно практикуется, и несколько смягчив уставное наказание…
– Смягчить, отец? – перебила его госпожа аббатиса. – Это, простите, не ко мне. Законы нашего ордена, простые и строгие, в последнее время несколько позабыты; но преступление Агнес говорит о необходимости их восстановить. Я оповещу обитель о своем намерении, и Агнес будет первой, кто ощутит непреклонность этих законов, которым мы будем следовать до последней их буквы. Прощайте, отец!
Она поспешно покинула часовню. Амброзио сказал про себя: «Я выполнил свой долг!»