Монах

Юноша умолк. Монахини хвалили его за звонкость голоса и искусную манеру игры; но как ни приятны были бы эти отзывы в другое время, Теодор приуныл. Напрасно делал он паузы между куплетами; никто не подхватил напев, и его надежда повторить подвиг Блонделя угасла.

Колокол обители зазвонил, призывая сестер в трапезную. Вынужденные уйти, они наперебой благодарили певца за развлечение и просили назавтра прийти снова. Чтобы поощрить его к этому, монашки обязались впредь обеспечивать его пищей, и у каждой нашелся для него маленький подарочек.

Менестрель получил коробочку леденцов, ладанки с реликвиями, восковые фигурки святых, освященные крестики; другие сестры одарили его образчиками рукоделий, которыми славятся монастыри: вышивками, искусственными цветами, кружевами. Ему советовали все это продать, чтобы обзавестись деньгами, и обнадеживали, что он легко все распродаст: испанцы высоко ценят изделия монахинь. Теодор постарался как можно искреннее выразить свои уважение и благодарность, но заметил, что не сможет унести эти щедрые дары – их некуда сложить. Монашки засуетились, спеша найти подходящую емкость, однако их остановил приход пожилой женщины, которую Теодор раньше не видел. Ее достойная наружность и добродушное лицо сразу понравились мальчику.

– Ага! – сказала привратница. – Вот и мать Урсула с корзинкой!

Монахиня подошла к решетке и подала Теодору корзинку из ивовых прутьев, выложенную синим атласом; с четырех сторон на ткани были нарисованы сцены из жития святой Женевьевы.

– Вот мой подарок, – сказала она. – Добрый мальчик, не побрезгуй им. На вид она неказиста, но у нее найдутся и ценные качества, если присмотреться.

Она сопроводила свои слова выразительным взглядом, которого Теодор не упустил. Принимая подарок, он придвинулся как можно ближе к решетке.

– Агнес! – прошептала она еле слышно.

Теодор, однако, уловил звук и понял, что в корзинке кроется некий секрет. Сердце его затрепетало от предвкушения и радости. Но в этот момент в гостиной снова появилась настоятельница, мрачная и насупленная, с видом еще более грозным, чем обычно.

– Мать Урсула, мне нужно приватно поговорить с вами.

Монахиня побледнела и заметно встревожилась.

– Со мной? – переспросила она дрогнувшим голосом.

Настоятельница кивком велела ей выйти и удалилась. Мать Урсула последовала за нею. Вскоре колокол прозвонил к обеду второй раз, сестры ушли, и никто не помешал Теодору унести свою добычу. Он не шел, а летел ко дворцу Ситернас, чтобы поскорее сообщить новости маркизу.

Спустя несколько минут он уже стоял у постели Раймонда с корзинкой в руке. Лоренцо находился там же, у изголовья друга. Теодор рассказал о своей затее и об особом подарке матери Урсулы. Маркиз сразу словно ожил, глаза его заблестели, он приподнялся с постели; Лоренцо тоже не смог скрыть мучительное волнение. Раймонд выхватил корзинку из рук пажа, вывалил ее содержимое на одеяло и стал внимательно осматривать каждую вещь. Он надеялся найти на дне письмо, но там ничего не было. Пересмотрел все еще раз – ничего… Наконец Раймонд заметил, что один уголок синей атласной подкладки не пришит к основе; поспешно оторвав его, он вытащил клочок бумаги, не свернутый и не запечатанный. Записка была адресована маркизу де лас Ситернас, и значилось в ней вот что:

«Я узнала вашего пажа и потому рискнула написать вам. Добудьте у кардинала-герцога приказ об аресте, моем и настоятельницы; но не пускайте его в ход до полуночи пятницы. Это канун праздника святой Клары, монахини пойдут процессией при свете факелов, и я буду среди них. Пусть никто не узнает об этом плане. Малейший намек может возбудить подозрения аббатисы, и тогда вы больше обо мне не услышите. Будьте осторожны, если вам дорога память об Агнес и вы хотите покарать ее убийц. От того, что я расскажу, кровь ваша заледенеет.

УРСУЛА».

Прочтя записку, маркиз упал на подушки без чувств. Смерть Агнес подтвердилась, надежда не сбылась, и жить стало незачем.

Лоренцо перенес удар несколько легче, поскольку давно уже считал, что сестра его не умерла, а погибла от чьих-то преступных рук. Когда письмо матери Урсулы это подтвердило, главным его чувством стало желание воздать убийцам по заслугам.

Нелегко было привести маркиза в сознание. Как только речь к нему вернулась, он разразился проклятиями погубителям своей любимой, клялся страшно отомстить им и так разбушевался, так истерзал себя бессильной ненавистью, что силы его организма, подорванные горем и болезнью, исчерпались, и он снова впал в беспамятство.