Монах и дочь палача. Паутина на пустом черепе

К концу этой замечательной речи у быка-критика не осталось слов, чтобы выразить свое неодобрение. Поэтому он сказал, что речь эта в плохом вкусе.

CXI

Покрытая кожными наростами раздувшаяся жаба похвасталась, что она – самое бородавчатое живое существо.

– Может быть, – сказал ее слушатель, вылезая из кустов, – но это пустая и мнимая честь. Посмотри на меня: меня вот даже назвали бородавочником!

CXII

Заяц, за которым гналась собака, попытался спастись в волчьей норе. Поскольку время было нерабочее, волк оказался дома.

– О, какая удача! – сказал заяц, тяжело дыша. – Здесь я чувствую себя в полной безопасности, ведь ты не любишь собак так же сильно, как и я.

– Твоя безопасность, мой маленький друг, зависит не от того, в чем мы с тобой сходимся, а от того, в чем расходимся я и собака.

– То есть ты собираешься меня съесть? – робко спросил заяц.

– Не-е-т, – задумчиво протянул волк, – мне не хотелось бы этого обещать; я собираюсь съесть часть тебя. Может, оставлю тебе клочок меха и пару-другую когтей. Я голоден, но не жаден.

– Для меня разница между этими понятиями слишком тонка, – сказал заяц, почесывая голову.

– Это потому, мой друг, что у тебя нет опыта в разделке зайцев. А у меня он есть.

CXIV

– Устрица дома? – спросила обезьяна, постучав в закрытую раковину.

Ответа не последовало. Обезьяна опустила дверной молоток и стала дергать за шнурок дверного звонка. Звонок громко звонил, но ответа по-прежнему не было.

– Хм, – разочарованно подумала обезьяна, – наверное, она отправилась на море.

Отвернувшись от раковины, обезьяна решила заглянуть попозже, но едва она отошла на некоторое расстояние, как ей в голову пришла блестящая идея: а что, если произошло самоубийство? Или убийство? Она вернется и взломает дверь! Добыв большой камень, обезьяна пробила крышу. Убийства, оправдавшего бы такую наглость, не произошло, поэтому обезьяна совершила его сама.

Похороны были великолепные. Там были немые устрицы с жезлами, пьяные устрицы с шарфами и лентами на шляпах, траурный катафалк с плюмажами, счет от пройдохи-гробовщика и все, что полагается для первоклассного шоу на кладбище, – все, кроме мертвого тела. Обезьяна от него избавилась, а гробовщик подло отказался предоставить свое.

МОРАЛЬ: Из ягненка, рожденного в марте, получается лучшая свинина, когда его рожки вырастут на дюйм.

CXV

     «Вы пожалуйте на ужин», – муху приглашал паук.
     А она в ответ ехидно: «Неоригинально, друг!
     Сильно пахнет плагиатом, дут авторитет, гляжу, —
     Что ж, однако, я согласна: в паутине посижу.
     Но, – за труд уж не сочтите, – мы поддержим
     светский тон,
     И со мною критик-овод тоже будет приглашен.
     Вечером паук-хозяин говорит: «Волнуюсь я:
     Как там пчелка-графоманка и все прочие друзья?»
     Овод же в ответ: «Неплохо. Но, – хоть я тому не рад, —
     Говорят, что нить сюжета уж утратил шелкопряд».
     Муха ахнула: «О чем вы? Не пойму я, хоть убей!»
     «То – аллюзия, дружечек», – так паук ответил ей.

CXVI

Белый медведь плыл по морю на бренном теле покойного моржа и рассуждал сам с собой:

– Свобода действий, которой я обладаю, может смутить любого медведя, когда-либо рождавшегося на свет. Я могу оставаться в бездеятельности и голодать, или же съесть свой корабль и утонуть. Я никак не могу решить, что выбрать.

Медведь уселся, чтобы хорошенько все обдумать, и размышлял до тех пор, пока не ослабел до такой степени, что не мог больше сидеть; он продолжал думать, а пульс его становился все медленнее, ему стало не хватать воздуха. Но он так и не смог принять решение и в конце концов умер, так ни к чему и не придя.

Мне кажется, он с тем же успехом мог выбрать голодную смерть – наугад.

CXVII

Рыба-меч глубоко вонзилась в днище корабля, вообразив, что вступила в схватку с китом, и теперь никак не могла выбраться. Ее очень раздражали моряки, тыкавшие гандшпугами ту ее часть, что оказалась внутри корабля, однако она держалась молодцом и не подавала вида, как ей тяжело, пока не увидела плававшую неподалеку акулу. Она спросила у акулы, куда может направляться корабль.

– Думаю, в Италию, – с ухмылкой ответила акула. – У меня есть основания считать, что основной груз на борту состоит из чахоточных.

– Ах, Италия! – воскликнула рыба-меч. – Восхитительная страна лазурных апельсинов и розовых олив! Земля цветущих по ночам иезуитов и ароматных лаццарони[20]! Как приятно будет сбивать гондолы на улицах Венеции! Я должна отправиться в Италию!

– Непременно! – сказала акула, внезапно метнувшись к корме, где сквозь голубую воду она заметила парусину.