Монахи Константинополя III—IХ вв. Жизнь за стенами святых обителей столицы Византии

Монахи, несомненно, были от этого в выигрыше: для жителей Византии они были словно окружены небесным сиянием и блеском того влияния, которое благодетель оказывает на сердца людей. Еще больший престиж им обеспечивало очень возвышенное представление народа о монашеских добродетелях. В своих длинных черных одеждах, с большими неухоженными бородами, суровой походкой, исхудавшими лицами, которые выглядели одухотворенными благодаря размышлению о вечных истинах и частым постам, монахи, если им случалось на время покинуть монастырское уединение и показаться на столичных улицах, казались собиравшейся вокруг них набожной толпе небесными видениями. И поэтому как внимательно народ следил за всеми их словами, за всеми их поступками! Если они защищали какое-то учение, народ поддерживал это учение. Если они организовывали торжественное шествие по городу к императорскому дворцу, к церквям или к Ипподрому, народ приветствовал их аплодисментами и шел вместе с ними на Ипподром, в церковь или во дворец, потому что видел в монахах своих самых надежных руководителей, своих никогда не ошибающихся прорицателей, своих благодетелей, чьи запасы были неисчерпаемы.

Константинопольские монахи заслуживали это доверие и это поклонение толпы тем, как жили внутри монастырей. Эта их монастырская жизнь, вся состоявшая из жертв, молитвы и труда, была постоянным стремлением к совершенству через постоянную ожесточенную борьбу со всеми страстями, которые принижают человеческую душу, и через благородное стремление ко всему, что ее возвышает, делала сердца более великими, укрепляла их и наполняла святостью. То есть для константинопольского монаха идеальной религиозной жизнью вовсе не было «то экстатическое созерцание, чисто восточное по происхождению, которое роднит отшельников с дервишами», и, более того, их идеалом не было «размышление в печали и молчании». Типичный константинопольский монах вовсе не был «столетним старцем Павлом, похоронившим себя в пустыне и забытым остальным миром так же, как сам забыл о нем». У византийского монаха были более благородные и возвышенные стремления, как позже на Западе у сынов святого Бенедикта, чей устав имеет много общего с уставом святого Василия. Византийские иноки хотели соединить с достижением личной святости все виды умственного труда и заниматься им упорно, прилежно и неутомимо. Разве не эту яркую и глубокую литературную культуру приезжали изучать одновременно с изучением внемонастырской деятельности византийских монахов и разве не ей отдавали дань уважения очень многие монахи-иностранцы, отдыхавшие в тени столичных монастырей со времени святого Иеронима и Кассиана до эпохи двух Феофанов и святого Мефодия?

3

Самые сильные и надежные защитники ортодоксальной веры тоже жили в монастырях. Разумеется, были среди монахов те, кто упорно поддерживал ересь: Евтихий был настоятелем одного из константинопольских монастырей, и Неусыпающие какое-то время были на стороне несториан. Но хотя некоторые монахи, чей ум был слабее их сердца, поддерживали неортодоксальные учения, большинство, в том числе самые просвещенные, стали защитниками ортодоксальной веры и мучениками ради нее. Например, в течение пятисот лет, о которых рассказано в этом повествовании, когда на епископском престоле Византии находился кто-либо из тех девятнадцати патриархов, которые заведомо были еретиками, не говоря о тех, кого можно было бы упрекнуть в колебаниях, монастыри города патриархов давали ортодоксальной вере ее самых доблестных защитников. Они умели мужественно отказаться от подчинения таким главам своей епархии и очень часто обращали свои взгляды на Рим, ища поддержки Апостольского престола. Они прославляли исключительные права римского первосвященника, воздавали им хвалу со всеми пышными оборотами стиля, со всем великолепием формы, которая не имеет себе равных. Епископ старого Рима и эти монахи почти непрерывно обменивались письмами или посольствами. Во время очень частых столкновений между патриархом и папой они обычно, даже если не официально, были для папы посредниками, либо донося до жителей Константинополя наставления римской церкви, либо передавая константинопольские новости «Апостольскому Владыке». Но хотя кафедра Петра была для них престолом и скалой веры, всегда чистым источником ортодоксального учения, можно утверждать, что в течение почти всего описанного здесь периода они оставались самыми прочными опорами ортодоксальной истины в Византии и, как говорил Феодор Студит, «нервами и основами церкви» Нового Рима.

4