Монахи Константинополя III—IХ вв. Жизнь за стенами святых обителей столицы Византии

Хотя исследований частного характера, посвященных великим представителям византийской гимнографии, слишком мало, чтобы автор мог осмелиться сделать обобщенный вывод, можно уверенно утверждать, что религиозная поэзия, родившаяся в монастырях Константинополя, вывела византийских монахов в первый ряд поэтов всех веков. И словно слава среди людей не могла быть достойной наградой для авторов стольких канонов, идиомелонов, кондаков, восточная церковь, «эта родина поэзии», возвела их в ранг святых, сочинила каноны в честь этих мелодов; похоже, что она создала разряд святых поэтов, как различает разряды апостолов, исповедников и мучеников. Она любила изображать их красками на фронтисписах сборников своих гимнов, и автор «Руководства по живописи» тщательно описывает фигуры, атрибуты и надпись, подходящие каждому из них. В этих гимнографических небесах мы снова встречаем рядом с автором Апокалипсиса и вдохновенным певцом божественного Слова всех знаменитых мелодов, чьи имена были здесь названы, – музыканта Романа, который, кажется, и сейчас поет свое великолепное песнопение «Дева днесь.», Андрея Критского, Иоанна Дамаскина, Косму Мелода, Иосифа Песнописца, Феофана Начертанного, патриарха Сергия, святого Ефрема Сирина, Георгия Сикелиота, Феодора Студита, и с ними святых патриархов Софрония Иерусалимского, Германа и Мефодия Константинопольских.

Нет сомнения, что список монаха Дионисия далеко не полон: в нем лишь тридцать имен, а кардинал Питра называет их больше трехсот; но этого списка достаточно, чтобы показать, какое высочайшее почтение испытывали византийцы к своим гимнографам и своим мелодам; они дали этим поэтам самую высокую награду, о которой поэты могли бы мечтать, – вечное место в гармоничных хорах ангелов и святых.

Заключение

Автор исторического труда о константинопольских монахах в начале своей большой работы написал и сделал эпиграфом к ней прекрасные слова: «Это не речь в защиту и не панегирик, а простой и точный рассказ; истина, и только истина; справедливость, и только справедливость».

Автор сочинения о константинопольских монахах, который вы только что прочитали, может засвидетельствовать, что во время его работы он постоянно соблюдал это же правило – заботился о том, чтобы быть полностью беспристрастным. Он все время был озабочен одним – не написать ничего такого, что могло бы показаться речью в защиту чьего-то дела. Но исследователь не может обольщаться уверенностью, что знает хотя бы все важные источники, что хорошо изучил остальные или что извлек из источников все сведения, которые смог бы извлечь более опытный человек, и потому он чувствует необходимость просить о снисхождении к своей работе, недостатки которой и оставшиеся в ней пробелы он знает лучше, чем кто-либо еще. Снисходительность к труду ученого необходима почти всегда.

Эта картина жизни константинопольских монахов, такая, какой он получилась, возможно, даст читателю представление о великой и мощной организации, умевшей соединять деятельность с молитвой, послушной Богу больше, чем цезарю, а римскому первосвященнику больше, чем патриарху Византии, верно хранившей и неутомимо пропагандировавшей литературу и искусства и слишком долго остававшейся в неизвестности.

1

Монахи появились в Константинополе уже при основании этого города. Елена и Константин, основывая в новой столице первые монастыри, подали другим императорам, князьям, видным деятелям государства пример, которому те стремились подражать. Постепенно обычные частные лица и сами монахи захотели, чтобы еще надежнее обеспечить спасение своих душ или оставить свое имя в памяти потомков, участвовать всеми своими силами либо в строительстве новых монастырей, либо в восстановлении и украшении уже существующих. При Юстиниане и при Василии Македонянине по примеру этих государей, неутомимых строителей, в империи было построено столько религиозных зданий, что казалось, будто все средства государства уходили на создание и поддержание в порядке этих «почтенных домов». Напрасно были установлены строгие правила их основания, напрасно императоры, главным образом в эпоху иконоборцев, старались сдержать этот порыв немного суеверной щедрости византийцев: с потоком, постепенно уносившим все богатства империи к монастырям, невозможно было бороться. Плотины, которыми снова и снова пытались его остановить, он почти сразу прорывал. Но следует добавить, что имущество монахов в большинстве случаев использовалось на благотворительные дела, и эта благотворительность избавляла государство от огромной заботы: оно не должно было предоставлять помощь и приют всем несчастным, собиравшимся в великой столице.

2