Монахиня секс-культа. Моя жизнь в секте «Дети Бога» и побег из нее

Не делай этого! Ты хранила эту тайну почти два десятилетия. Выйдешь на эту сцену и расскажешь свою историю, и пути назад уже никогда не будет. Они сотрут тебя в порошок!

Но я стараюсь его не слушать. Просто в качестве поддержки мысленно обнимаю своего внутреннего ребенка и делаю еще один глубокий вдох.

Мне действительно невероятно сложно решиться на публичную исповедь, тяжело вспоминать и уж тем более говорить о том, как жестоко со мной обращались. К тому же я против того, чтобы меня жалели или думали: «Что за странное существо из деструктивного культа? Бедняжка, должно быть, она так страдала».

Но я должна рассказать эту историю, какой бы болезненной она ни была. В течение почти двадцати лет, прошедших с тех пор, как я покинула Семью, мне удавалось держать свое прошлое в секрете ото всех, кроме горстки людей. А теперь я хочу, чтобы все видели не жертву, а сильную и счастливую женщину, ту, которую я сама слепила.

Все эти два десятилетия я размышляла над тем, что изначально пошло не так. Искренне желая стать совершенными учениками Христовыми, мои родные создали целое человеческое сообщество.

Но как могли люди, утверждавшие, что слышат голос Бога, и посвятившие всю свою жизнь служению человечеству, причинить столько вреда своим детям?

Я понимала, что мой дедушка совершал ошибки, типичные для гуру. Он окружил себя подхалимами и соглашателями. В первую очередь это относится к его второй жене — Марии, — которая поощряла его самые абсурдные и развратные помыслы. Он изолировался от всех, кто мог бы усомниться в истинности его учений, в том числе — от собственных детей.

Он применял изощренные методы, типичные для тоталитарных политических систем, вроде самодоносов и общественного одобрения или порицания, чтобы манипулировать жизнью своих последователей «для их же блага». Таким образом, он сеял зло среди тысяч своих адептов, в том числе бесчисленного количества детей. И выдавал все это за открывшуюся ему Божественную истину.

Он делал ставку на ментальность «мы против них», чтобы изолировать своих последователей от внешнего влияния, и приучал их не доверять людям Системы и отвергать любые противоречащие его учению точки зрения. Он добивался того, чтобы члены Семьи не имели материального достатка и всегда оставались экономически зависимыми от группы.

И, конечно, он не был новатором, каким я когда‑то его считала. Он просто-напросто использовал убеждения и взгляды, существовавшие в обществе, но придавал им свой особый колорит. Некоторые из этих жизненных принципов — начиная от порабощения женщин, полигамии и заканчивая телесными наказаниями и свободным сексом — до сих пор встречаются в некоторых слоях нашего общества.

Тщательно анализируя эти идеи, я смогла разобраться в том, как моему деду удалось получить такую власть над людьми, но мне все еще нужно было добраться до сути — отыскать гнилое семя, превратившее добрые намерения в зло.

Отчасти это было важно для меня потому, что, беседуя со своими «нормальными» друзьями, я начинала замечать, насколько широко распространено во всех слоях общества сексуальное насилие над женщинами и детьми. Это не афишируется, и даже кажется, что на это явление почти не обращают внимания. А скорее всего, не говорят об этом потому, что слишком боятся посмотреть правде в глаза.

Но только не я!

Передо мной чистый лист бумаги и ручка. Я рисую круг и в центре его пишу: «Осознание». Я — сознательное существо.

Потом вокруг этого круга появляется еще один — «Тело». Я владею своим телом. Это мое право.

Говоря юридическим языком, мое тело — это моя собственность. Правда, некоторые люди возмущены формулировкой «собственность» в применении к человеческому телу. Они считают, что это унижает природу тела. Для меня же это обозначение вносит мгновенную ясность.

Как юрист я понимаю, что термин «собственность» применяется не только к неодушевленным предметам или земле. Собственность — это все, что имеет ценность, материальную или нематериальную.

В отличие от других видов «собственности», таких как неодушевленные предметы, пока живы, мы не можем отказаться от нашего права собственности на свое тело. Его нельзя у нас отнять, и мы не можем его отдать.

Без этого права собственности на собственное тело никто бы не видел ничего предосудительного в рабстве, изнасиловании или убийстве.