Той порой царь Симеон повелел воеводам развернуть полки в боевой порядок и повёл их вперёд. Вскоре, через какую-то версту, он увидел поперёк дороги живую черно-белую изгородь с иконами и хоругвями, увидел пару белых коней и сидящего в колеснице, как он догадался, самого патриарха в белых одеждах. «Нет, это не проделки Лакапина, это по воле императора… Я же даровал ему жизнь на реке Ахелое», - честолюбиво подумал царь Симеон, И отважился приблизиться к крестному ходу, к патриарху, стоящему в колеснице. Когда подъехал, спросил:
- Старче, ты чего мне дорогу перекрыл? Я с войском иду, посторонись, а то кони затопчут…
- Сын мой, царь Симеон, перед тобою не старче, а глава Восточной православной церкви патриарх Николай.
- Прости, святой отец. Я ведь с тобой незнаком.
- Бог простит. Но я с тобой знаком, и, когда ты был пятилетним царевичем, я крестил тебя. А путь я перекрыл по одной причине: иду навстречу тебе с миром.
- Ишь какие заковыристые дорожки у судьбы. Встретил крестного отца, а он мне препоны чинит. И зачем мне мир, если я сильнее Византии? Вот как уйдёт Багрянородный за Босфор, оставит мне Царьград, тогда и наступит вечный мир.
- Я знаю, что ты смелый и честолюбивый царь. Но ты не ведаешь того, что когда-то на этих землях властвовал ещё более честолюбивый властелин, царь Александр Македонский. Он жаждал завоевать весь мир.
А что получилось? Он погиб в тридцать три года, съедаемый жаждой власти.
- Мне нет дела до какого-то Александра Македонского, не слышал я о нём. Я Симеон Болгарский и хочу быть властелином Византии.
- Зная твою жажду, потому зову в колесницу поговорить по душам. Сойди с коня, не бойся.
- Это я-то боюсь?! Нет во мне страха, и душа моя глубоко в груди - твои словеса не дойдут до неё. Скажи мне лучше, по чьей воле сюда пришёл? По воле Лакапина. или Багрянородного?
- Я пришёл сюда по воле Господа Бога. И не отказывайся поговорить со мной. Я сообщу тебе такое, отчего душа твоя приблизится к сердцу. А оно у тебя доброе.
- Ишь, ты всё знаешь. Ладно, святой отец, уважу твою старость, присяду, послушаю тебя. - Посмотрев на воевод, сидящих в сёдлах за спиной, Симеон сказал им: - Велите войску спешиться. Отдыхайте, принимайте пищу. - И сам сошёл с коня, поднялся в колесницу патриарха, сел рядом с ним, положил ручищи на колени: - Говори, святой отец, что тебе от меня нужно? Да не тяни время, дорого оно.
- Говорю. Сказал же я, что сердце у тебя доброе. Прими же им всего одно слово - «мир». И тебе и нам нужен мир.
- Зачем сильному мир? Разве ты не понял меня? Я сильнее многих других, и потому все должны быть подвластны мне.
- Ошибаешься, сын мой. Почему же ты, сильный, позволил властвовать в твоей державе легатам папы римского?
Царь Симеон нахмурился. Патриарх Николай разбередил его застарелую рану. Больно стало. За двадцать с лишним лет своего царствования он так и не добился независимости своей церкви от папы римского и его церкви. Семь пап сменилось за это время на престоле Западной церкви, и все они считали Болгарию своей епархией. Слышал Симеон, что сейчас в Риме на престол сел новый папа, Десятый Иоанн, некий итальянец из Тоссиньяно, - так и он уже прислал в Софию не одну буллу. А его легаты заполонили храмы Болгарии. Они властвуют, как у себя дома. Даже патриарх Павел у них в услужении, как дьячок. И, будучи честным человеком, царь Симеон признался:
- Ты прав, святейший, мордуют нас папские легаты. Всё на свой лад хотят переиначить. Патриарх Павел жалуется мне, словно немощное дитя. А я потворствую римлянам и, что делать, не придумаю.
- Пока я только сочувствую тебе. Но ты должен знать, что христианство пришло к вам из Византии и я крестил первых христиан в царских теремах. Вот и выходит, что римским легатам ты потворствуешь и не гонишь их по законному праву сильного и справедливого, а на нас хомут задумал набросить. Не к лицу тебе, сильному царю, быть на побегушках у римских легатов. В шею их гнать нужно.
- Чего уж там, заслуживаю упрёка. - И царь Симеон загорячился. - Да ты дай совет, святейший, как их выгнать из державы, на кого опереться? Потому и хомут хочу на вас набросить, что сам с петлёй на шее пребываю. Легаты ведь и мне голову морочат: дескать, властвовать тебе надо в Византии, тогда церковь едина будет. Вот откуда оно, моё честолюбие.
Патриарх погладил могучую руку царя своей мягкой и лёгонькой рукой, сказал доверительно и тепло:
- Болгары и греки - народы одной веры, православной, потому как же нам не помочь братьям по вере в трудный час. И я от чистого сердца зову тебя во дворец Магнавр, тут до него недалеко. Соберёмся там миром и обсудим злосчастье, постигшее Болгарию. И поверь моему слову, что и капли твоей чести и чести Болгарии не будет ущемлено. Ведь у нас с Болгарией и мирный договор в почёте пребывает.
- Подожди, святой отец. Это как же так, прямо сейчас и ехать? С коня на пир? - опешил царь Симеон.