Монашка и дракон

Дракон отпустил брата, и тот торопливо отстранился, едва не толкнув меня плечом.

— Но, милорд, — начала Ингунда, багровея, — здесь нет вины вашего брата, это все дерзкая девчонка…

— У тебя тоже лишние уши? — спросил Гидеон негромко, подавшись к ней.

— А-а… — Ингунда замолчала на полуслове.

— Говорю в первый и последний раз, — дракон встал и оперся о стол ладонями, по очереди обводя нас взглядом. — Никто больше не смеет затыкать ей рот. Мне угодно, чтобы она говорила. Меня это развлекает. А благодаря вам у меня не так много развлечений в жизни. Тем более уважьте приказ своего господина, что вы все уверены в моей скорой смерти. Считайте это моим последним желанием, — он пнул кресло, сдвигая его, и покинул зал, шагая широко и крепко.

Дилан, запоздало опомнился, и бросился следом за братом.

Ингунда со стуком положила вилку, которую держала до этого.

Кто-то тронул меня за плечо — это была Фрида. Она поднесла полотенце, чтобы я вытерла соус с платья.

— Пойдемте, госпожа, — сказала она, не глядя на меня и держась отстраненно, как и полагается хорошо вышколенной служанке. — Вам надо переодеться.

Я пошла за ней, не оглядываясь, и спиной чувствовала, что конкубины и слуги буравят меня взглядами.

15. Подарок, прихоть и свобода

— Вы опять взяли коричневое, — Фрида укоризненно покачала головой, когда увидела меня в новом платье. — Милорд будет недоволен.

— Но оно мне нравится, — сказала я просто и ничуть не солгала — это платье и в самом деле мне нравилось, как устрице нравится ее раковина.

— Мало ли что вам нравится, — фыркнула служанка. — милорду нравится, чтобы вокруг него были красивые и нарядные женщины. Он прислал вам это, — она со стуком поставила деревянную шкатулку, которую принесла, прямо на чистые пергаменты. — Сказал, что желает, чтобы вы применили это по назначению.

Сердце мое словно ухнуло с неимоверной высоты. Подарок!.. Нантиль сказала, что дракон дарит подарки, когда теряет интерес. Это значит… интереса ко мне уже нет? И это… хорошо или плохо?..

Я смотрела на шкатулку почти со страхом. Она была сделана из черного дерева и закрывалась крохотным замочком, крепившимся к медному ушку. Фрида потопталась на месте, дожидаясь, пока я открою шкатулку, а потом поторопила:

— Ну что же вы застыли? Посмотрите. Милорд сказал, чтобы я передала ему, понравится ли вам.

— Что это? — спросила я, не прикасаясь к темной резной крышке.

— Как с вами сложно, — проворчала Фрида и сама открыла замочек, и откинула крышку.

Наверное, обнаружь я внутри парочку ядовитых змей, я бы так не удивилась!

В крышку шкатулки изнутри было вставлено зеркало, а сама шкатулка была разделена деревянными перегородками, и между ними лежали коробочки, деревянные и стеклянные бутылочки, фарфоровые чашечки, костяные плоские стеки и множество других приспособлений, назначение которых известно лишь женщинам. Я осторожно взяла деревянный высокий флакончик, заткнутый хитрой пробкой с длинным штырьком посредине. Поверхность флакона покрывала искусная резьба. Это была кохлия — сосуд для сурьмы, краски, которой подводили глаза. У моей матери был такой же сосудец — размером не больше ладони, но не такой тонкой работы. Я вертела изящную вещицу, уже полюбив ее всем сердцем.

— Вам понравилось? — деловито осведомилась Фрида, которой надоело мое молчание.

Не ответив, я достала из шкатулки фарфоровую пудреницу, где обнаружилась самая шелковистая и тонкая рисовая пудра, какую только можно было представить. Потом я достала бутылочку розового масла, благоуханье которого тут же заполнило всю комнату, а еще здесь были лебяжья пуховка, порошки кармина и малахита, крохотные щеточки из кости и свиной щетины. Все очень красивое, немыслимо изящное и… баснословно дорогое.

— Передайте милорду благодарность за такой подарок, — сказала я голосом, которого сама не узнала, — но я не могу его принять.

— Почему это? — изумилась Фрида.

— Все это — очень дорогие вещицы, — объяснила я простоватой служанке. — Один флакончик розового масла стоит около ста золотых. Это королевский подарок.

— Сто золотых?! — изумилась она, раскрывая рот.

— Отнесите обратно, пожалуйста, — сказала я, складывая пудреницу и кохлию в шкатулку и закрывая крышку, словно захлопывая собственное сердце.

— Милорд рассердится, — мрачно предрекла Фрида.

— Это уже как ему будет угодно, — я отвернулась, чтобы не видеть, как служанка забирает заветный ящичек.

Нет, принимать его — неразумно. Если это не подарок, чтобы отделаться, то подарок, чтобы купить. Чтобы заставить меня чувствовать себя обязанной. Когда дверь хлопнула, я стиснула зубы и усиленно заморгала, прогоняя слезы. Какая я глупая, если считала, что перепелки — самое сильное искушение. Вот оно — самое сильное искушение. Немыслимое, сводящее с ума. Чего бы я не пожалела за эти прекрасные вещички?