— Да что вы? А еще — чтение книг в монастырской библиотеке.
— Кому интересна эта замшелая мертвая писанина?
— Мертвая? Похоже, вы не знаете, что такое книга. Это дорога во времени.
— Вот как?! — деланно изумился он.
— Читая книги, я общалась с мудрейшими людьми прошлого, — теперь я говорила горячо, веско, потому что мне очень хотелось донести до темного драконьего сознания, свою правоту. Объяснить, насколько он ограничен в своем понимании свободы. — Их уже давно нет, но я беседовала с ними так же, как с вами. И узнала из этих бесед больше, чем от вас!
— Что толку от твоих знаний, если ты заперта? — спросил он.
— А разве здесь я свободна? — я не утерпела и вскочила, раскинув руки. — Скажите честно, милорд, кому-нибудь из своих жен вы позволите написать письмо господину бен Моше, который служит при дворе короля Альфонсо?
— Мужчине? Да еще из этого нищего племени джудиосов, судя по имени? Какая в том необходимость? — дракон отбросил показную лень и резко сел, оперевшись локтями о колени.
— Разрешили бы? — настаивала я.
— Нет! — отрезал он.
— А я написала ему письмо, и получила ответ, и никто меня в этом не упрекнул! — сказала я с торжеством.
— Ты писала джудиосу? О чем, позволь спросить?
— Я просила его уточнить, что он имел в виду, говоря об ошибочности Толедских таблиц, а он мне ответил, что по его убеждению, год равен трехстам шестидесяти пяти дням, и это разбивает все расчеты магистра Арзахеля.
— Толедские таблицы?
— Похоже, вы впервые услышали о них.
— И магистр Арзахель?
— О да! А сам бен Моша является личным врачом короля Альфонсо и интересуется астрономией. И король не считает джудиосов нищебродами, не стоящими внимания. Наоборот, он очень высоко ценит их знания и даже доверил одному из них свою жизнь.
— Не понимаю, к чему это ты, — дракон тоже вскочил и встал по ту сторону стола. — Зачем спрашивала у лекаря про Толедские таблицы? Решила стать мореходом? Для этого изучаешь астрономию?
— Очень смешно! — я засмеялась саркастично. — Кто же в нашем мире позволит женщине отправиться в плавание по собственному желанию? Тем более стать мореходом! Но никто не запрещал мне в монастыре изучать звезды. А звезды равно светят всем, к вашему сведению — и гордым мужчинам, и женщинам, и даже нищим. В монастыре я могла заниматься тем, что мне интересно, и не зависеть от воли мужчин.
— Можно подумать, я запретил бы тебе смотреть на звезды, — взгляд у дракона потемнел. — Я не запрещаю своим женщинам заниматься тем, что им интересно. Нантиль любит охоту — и я не запрещаю ей участвовать в гоне.
— Да она даже собаку не может назвать по своему желанию! — не сдержалась я. — И после этого вы говорите мне о свободе у вас в замке? Самая страшная участь для женщины, уже вкусившей свободу — снова оказаться в тюрьме. Да еще в такой, которая продлится до самой смерти!
— Это ты про что? — потребовал дракон.
— Про замужество, — объяснила я. — Если вы не поняли. Смотрю на ваших… женщин, и просто поражаюсь их свободе. Две родные сестры, запуганная дочь вашего слуги — они все, несомненно, наслаждаются свободой!
— Они всем довольны.
— Это они вам сказали? — невинно поинтересовалась я.
— По-моему, ты хочешь поссориться со мной, — сказал он, и от него так и повеяло опасностью, и страстью дикого зверя.
— Нет, — я тут же остыла. — Не настолько я безумна, чтобы ссориться с вами. И раз уж выдался момент, хочу поблагодарить за то, что вступились за меня утром. Но почему вы сказали о своей скорой смерти? Это одна из ваших шуток? И причем тут крик Мелюзины? — я умышленно перевела тему, и оказалась права.
Упоминание о прародительнице подействовало на дракона точно так же, как на меня — его близость. Он тут же передумал гневаться и отступил от стола. Неужели, испугался?..
Пройдясь по комнате туда-сюда, милорд Гидеон остановился возле окна, задумчиво постучав пальцами по открытой раме.
— Все это — бабьи сплетни, ничего больше. Не обращай внимания. Как делаю я.
— Невозможно не замечать того, во что верят все, — возразила я. — Как связаны дама Мелюзина и ваша смерть? Или это такая страшная тайна, которую можно знать всем кроме меня?
Дракон досадливо поморщился:
— Это не тайна. Просто легенда, которую придумали про Мелюзину, как многие другие. Пустая болтовня, ничего больше.
— Тогда, может, расскажете? Чтобы я вместе с вами посмеялась над пустой болтовней?
— Да, посмеялась, — пробормотал он.
Давая ему время собраться с мыслями, я собрала пергаменты и сложила их в папку, крепко завязав вязки на ней, и пообещав себе никогда не записывать ничего открыто. Для откровенных записей есть вечер. Так я не буду застигнута наедине со своими мыслями.