Монашка и дракон

Действовать тоненьким деревянным кайалом, отшлифованным до каменной гладкости, было гораздо удобнее, чем самодельно заточенной палочкой. Я испытывала самое настоящее наслаждение, возвращаясь к привычному для меня ритуалу. Подкрасив глаза, я с удовольствием рассматривала свое отражение в зеркале. Теперь монашка Виенн и в самом деле напоминает благородную девицу Вивьенн Дамартен.

— Это красиво, — сказал дракон, и я мгновенно вспомнила о его присутствии — вот он, никуда не делся.

— Да, так глаза кажутся больше и выразительней, — сказала я небрежно, закрывая шкатулку.

— Я не об этом. Ты так красиво это делала, — дракон поводил рукой перед своим лицом, повторяя мои движения, — как будто танцевала. Церковь запрещает благородным женщинам пользоваться краской, это грех соблазнения — так они говорят, почему тебе разрешили краситься в монастыре?

— Наверное, потому что я делала это не ради соблазнения, — мне стало смешно и оттого легко, и я почти забыла о животном страхе перед драконом. Воспоминания о прошлом затронули сердце, согрели душу и… развязали язык. — Моя мать была из северян, — позволила я себе немного откровения, — у них принято подводить глаза жирной черной краской, чтобы уберечь веки от обморожения, и чтобы солнце, отражаясь от снега, не так слепило. Когда мама вышла замуж, то очень страдала от жары и яркого солнечного света — во много раз ярче, чем любой зимой в ее краях. И она красила глаза, отец не запрещал ей. Наоборот, привозил самую дорогую сурьму с востока. Ведь она еще и целебная. У меня было немного сурьмы с собой, когда я пришла в монастырь, а у матери-настоятельницы как раз случилось воспаление глаз. Я убедила ее подкрашивать веки каждый день — и воспаление прошло. Поэтому она и разрешила мне подводить глаза — я ведь такая же светлокожая, как северяне. Правда, она не видела разницы между сурьмой и сажей, — тут я не сдержалась и хихикнула. — И считала их одинаково целебными.

— Что мне нравится в матери Беатрисе, — сказал дракон, внимательно выслушав мой рассказ, — она никогда не загоняла себя в рамки тупого соблюдения традиций. Во время войны мой отряд попал в засаду, и нам пришлось отступить — девять моих людей были сильно изранены. Я думал, не смогу спасти их. По пути попался монастырь. Женский! — дракон хохотнул. — Я не особенно надеялся на помощь, но мать-настоятельница впустила всех и разрешила остаться, хотя устав строго-настрого запрещал мужчинам числом больше трех ночевать в монастыре. Она отличная старуха, мне никогда не было скучно с ней разговаривать.

— Тогда, может вам стоило забрать из монастыря ее? — не удержалась я от колкости. — Ко всем своим достоинствам, мать-настоятельница еще и умеет обращаться с деньгами. Как ловко она выторговала у вас за меня пятьсот монет!

— Все не можешь простить? — дракон перевернулся на бок и подпер голову рукой. — А ведь ты ей и правда была очень дорога, малютка Виенн. Как она плакала, умоляя, чтобы я хорошо к тебе относился!

— Просто сама доброта, — произнесла я сквозь зубы.

— Но согласись, что она оказала тебе добрую услугу, освободив от монастыря, — не сдавался дракон. — Что бы ждало тебя там, Виенн? Однообразие, скука, ежедневные молитвы — меня уже передергивает, едва представлю, — он картинно передернул плечами. — С такими глазами нелегко примерить монашеский куколь, верно?

Он был так уверен, что облагодетельствовал меня, что просто сиял. За окном раздалось радостное щенячье повизгивание — наверное, Нантиль выгуливала Самсона. Я передвинула в сторону шкатулку, поставила локти на столешницу и медленно произнесла:

— А вы уверены, милорд, что я и в самом деле тяготилась монастырской жизнью? Разочарую вас. Мне там нравилось. Я хотела остаться в монастыре до самой смерти. Но вы, своим вмешательством, лишили меня всего и сразу. Неужели вы не понимаете, что всякая разумная женщина предпочтет монастырь жизни в миру? Потому что она выберет свободу.

16. Легенда о Мелюзине

Черные глаза дракона на секунду утратили насмешливость.

— Свобода в монастыре? Это заба-авно, — протянул он. — Впервые слышу подобную ересь. Сестра Виенн, ты ведь говоришь это, чтобы меня уязвить?

— Вы слишком подозрительны в отношении меня, — я постаралась как можно небрежнее перевернуть пергаментный лист, на котором был запечатлен во всех подробностях завтрак в обществе драконов. — Я сказала чистую правду. Но судя по выражению вашего лица, вы даже не задумывались, что женщина может мечтать о чем-то.

— О свободе? — уточнил он.

— О ней, — подтвердила я.

Он пару раз хмыкнул, покрутил головой и сказал:

— Но причем тут монастырь и свобода? Хоть убей, не понимаю, как эти двое могут сожительствовать и не драться?

Меня покоробило его пренебрежительное высказывание, и даже не знаю, что задело больше — касательство святыни или женской свободы.

— Если бы не я, ты бы сидела взаперти, — рассуждал дракон, — спрашивала бы разрешения на каждый чих у своей наставницы, и единственным твоим развлечением были бы сплетни о сестрах и возня с цветочками в монастырском саду.