Монастырь и тюрьма. Места заключения в Западной Европе и в России от Средневековья до модерна

Тюрьма как реалия в средневековом Париже была обозначена довольно нечетко, но при этом важно помнить, что ни одно из упомянутых мест заключения не предназначалось специально для выполнения тюремной функции: каждое из них возникло в результате приспособления одной или нескольких комнат в многофункциональном здании военного и/или судебного назначения, часто – крепости385 (Лувр, Гранд и Пти-Шатле, Тампль, Фор-Л’Эвек, Бастилия, башни Пале-Рояля) и в котором часто размещался суд (Гран-Шатле, Фор-л’Эвек, Консьержери, Тампль, Пале-Рояль и т. д.). В Париже не предпринималось строительство специального тюремного здания, в отличие от Флоренции с ее тюрьмой «Стинчи», построенной около 1300 года386. Эта относительная неопределенность мест заключения, которая никоим образом не является специфической для Парижа, затрудняет определение их местоположения и датировку историком: с одной стороны, перепрофилирование или простое обустройство частей зданий оставляет мало документальных следов, а с другой стороны, на основании упоминания о разовом заключении человека в каком-либо месте следует остерегаться делать выводы о систематическом и регулярном использовании этого места в качестве тюрьмы.

Кроме того, некоторые из этих мест, хотя и стали символом истории старых тюрем, похоже, использовались в этом качестве лишь изредка и для содержания заключенных исключительного статуса. Так, донжон Лувра и Бастилия были темницами для важнейших исторических персонажей, считавшихся врагами короля: графа Феррана в 1214 году при Филиппе II Августе, сторонников Арманьяков в 1418 году, епископа Верденского, кардинала Балю и Шарля д’Арманьяка при Людовике XI и т. д. Поэтому не следует считать их репрезентативными в качестве парижских тюрем.

Наконец, большинство из 24 отмеченных в документах тюрем были по-видимому небольшими. Если в некоторых из них было несколько тюремных помещений (около пятнадцати в Большом Шатле), если вместимость Большого Шатле в конце XV века превышала сотню заключенных, согласно тюремной книге 1488–1489 годов387, то другие, вероятно, сводились к одной комнате внутри здания (Сен-Бенуа, Сен-Маглуар). Все эти тюрьмы, бесспорно многочисленные, все же не образуют «систему цитаделей, предназначенных для содержания преступников», которую любит описывать историография XIX века388. Как же тогда понять значение и использование такой тюремной системы в средневековом Париже? Мы предлагаем здесь несколько методологических направлений: прежде всего, выбор определенного типа документа, затем методы чтения (ГИС и сетевой анализ) и, наконец, различные уровни анализа.

ВНУТРИ/СНАРУЖИ: АРЕСТОВЫВАТЬ ЛЮДЕЙ, ЧТОБЫ ВЛАСТВОВАТЬ НАД ГОРОДОМ

Приведенный выше обзор показывает, что с XIII века наличие тюрьмы считалось необходимым для всякого дворянина, претендующего на определенные права и на получение определенных доходов от своих подданных, и воспринималось как признак «благородства» и «суверенности, независимости»389, по словам Жака д’Аблежа, юриста XIV века, имевшего в равной степени отношение к тюрьме Шатле и к тюрьме аббатства Сен-Дени390. Поэтому множественность парижских тюрем не должна удивлять: она – точное отражение распыленности феодальной власти в Париже или, скорее, инструмент локального дворянского соперничества: множество конкурирующих дворянских юрисдикций утверждали свои прерогативы на городском пространстве за счет содержания множества тюрем.

В контексте множественности полномочий по заключению в тюрьму, когда каждый вельможа стремился сохранить и даже расширить свою юрисдикцию, каждая тюрьма имела свой собственный радиус охвата – как пространственного, так и демографического. Это можно понять из реестра заключенных – типа документа, который возник в XIV веке и представляет собой «регистрационную книгу» (журнал или переплетенный том), в котором в хронологическом порядке записываются имена лиц, заключенных в тюрьму данного судебного подчинения391. Регистры этого типа, периодически сохранявшиеся, сначала использовались историками судебной системы и преступности как источник данных о типах преступлений и правонарушений, а также о социологии девиантного поведения392. Однако они могут быть мощными административными инструментами и даже настоящими социальными операторами, классифицируя арестованных и воздействуя на них путем публичного указания фамилий, места жительства, вида занятий, причины ареста, даты поступления и выхода на свободу, судебного решения. При рассмотрении с точки зрения эффективности их деятельности они позволяют понять, как юрисдикция далекого прошлого пыталась воздействовать на окружающее общество.