Монастырь (СИ)

Его втолкнули в кабинет – полуголого, в одном блио. С алыми запястьями, щиколотками, коленями, которые совсем недавно стягивали веревки для любовных утех. Ксанте сидел на деревянном кресле с низкой закругленной спинкой, преходящей в подлокотники, и смотрел на того, кто так легко спустился в подвалы. – Снять одежду с него, – низко приказал помощникам. Те бесцеремонно потащили с побледневшего Луиса блио. А под ним – под ним, конечно, ничего не было. Зато наблюдались следы на бедрах, когда слишком сильно хватют в порыве страсти. Сперма на тонких ногах и... Инквизитор кивнул, чтобы принесли чистую одежду. На герцога накинули рубаху, дали штаны, и тот автоматически оделся, продолжая ждать вопросов. Но Ксанте не спешил. Он заставлял юношу ждать. Стоя вот так в полном молчании, пока звонкая тишина не стала колоколом в глубине Луиса. Сознание, что за счастьем последует наказание неминуемо преследовало несчастного. И он давно перестал верить, что существует где-то путеводная звезда, которая выведет его в царство, полное радости и доверия. – Ты доволен? – спросил наконец мужчина, тяжело вздыхая. Ничему не научился урожденный Сильвурсонни, чей отец продал собственного наследника лишь потому, что подозревал жену в измене и не верил, что его дитя может родиться таким красивым. Это потом старый король, что умер вскоре то ли от яда, то ли от разрыва сердца дал приказ ослепить мерзавца новому духовнику герцога. А почти три года мальчик скитался по городам, и только великая случайность позволила агентам инквизиции вытащить истинного герцога из лап нищеты. Шесть лет... Шесть лет трудов пошли прахом... послушный мальчик ничего так и не понял. Он не собирался возглавить вассалитет объединенной территории. Он играл с чувствами, забываясь с демонами желаний. И что теперь... – Что теперь? – Ксанте ударил по столу, а Луис вздрогнул и из глаз его полились слезы. – Простите меня, отец. – Нет. – инквизитор резко поднялся и прошелся по келье. – Мне нужен глава заговорщиков, чтобы закрыть дело. Из-за твоих глупостей их стало слишком много. Ты стихийное бедствие, Луис. Ты все запутал, хотя соединение должно было пройти мирно. Мой брат охранял бы Сея как герцога. Разведка бы пошла по ложному следу. Но ты... Юноша пополз на колени. В глазах его отражался ужас наказания. – Я отвечу, я за все отвечу, – забормотал он. – Падре, я все подпишу... Ксанте стоял спиной и злился. Глупый мальчишка... Мерзавец... – Ответишь. Да, ты ответишь... Напишешь признание. Напишешь все... Я заставлю и твоего Легрэ так поступить. Потом будет чем его держать в случае глупостей. – мысли судорожно собирались в тучи. – Я дам тебе яд. Опасный яд после оформления бумаг. Допрос, который я буду вести при свидетелях, с тобой будет коротким. Ты просто подтвердишь и подпишешь. Ксанте вновь стал нервно ходить взад-вперед. Зарычал, ударяя об стол. Луис стал сыном для Ксанте – непослушным, но дорогим. И он не позволит какому-то одержимому королю касаться ангела. – Яд может тебя убить. Я смешаю его через два часа с зельем. Слышишь? С темным зельем Микаэля. Я знаю, как тебе потом будет больно. Но ты очнешься живым. Через сутки или трое. Далеко отсюда... Избежишь четвертования. Надеюсь, что дело уже будет закрыто. Мужчина застонал, а Луис сильнее заплакал, заставляя инквизитора опуститься на колени и схватить юношу за подбородок: – Ты душу свою продал за постель. Мужеложец. Тебя только за одно это следует на костер. Я... ты... знаешь, что такое любить и никогда не требовать? Не искать близости? Ты уедешь! Ты на глаза не покажешься никому. Но учти, никаких больше снадобий. Если хоть одна лишняя трава попадет, кроме той, что я дам... Только вода... одна вода!!! Иначе ты не очнешься уже никогда.. Слышишь? – Отец... – голубые озера блестели водой. – Мне все равно. Легрэ пользовался. Он... Я ему был не нужен... Он... Господи! Ксанте прижал герцога к себе и тихо заплакал. Как часто он видел равнодушие. И разве он не ведал, как равнодушен и холоден Легрэ? Ничего, он перед прощением познает всю прелесть боли. Луис обнял своего инквизитора. Неожиданная ласка пугала его не меньше злости. Перед глазами стоял Кристиан, его слова... *** Ксанте знал, что пробуждение Кристиана будет неприятным. Он подошел близко, набрал из бочки воды и плеснул в лицо бывшему стражнику. достаточно, чтобы тот очнулся и понял, что сейчас подвешен за руки к крюку в потолке подземелья. – С пробуждением, Легрэ, – мужчина в красном балохоне подцепил подбородок пленника. Кристиан вздрогнул и на миг задохнулся, потом дернулся в цепях и посмотрел наверх. – Кто вы? – спросил он, отплевываясь от воды и ощущая холод подземелий. – Чего вы хотите и где король? – Хочу... чтобы... ты... слушал... Пока! – капюшон сдвинулся назад, открывая лицо. На Легрэ смотрели черные глаза, в которых не было и отблеска света. – Огня! – крикнул он куда-то в темноту. Небольшой зал окрасился всполохами, обнаруживая пыточную комнату, оборудованную тщательно и скоро. У двери стоял немолодой уже мужчина в фартуке. А с другой стороны передвигались еще две или три тени помощников. За столом сидел молодой писарь, готовый записывать весь разговор. Кристиан понял, что дело дрянь. Инквизиция. Да еще... Кто: Себастьян или Ксанте? Легрэ попытался унять панику и разглядеть на руке шрам. – Что ж, я – само внимание, – сказал он с легкой улыбкой. – Прекрасно. Вы обвиняетесь по нескольким статьям, Кристиан Легрэ. первая, и неоспоримая – участие в заговоре против власти на земле. Вторая – она подтверждается многими свидетельствами – мужеложество. Третья статья – присвоение чужих богатств, убийство и грабеж. Что вы можете противопоставить мне сейчас и готовы ли признать свою вину и подписать признание? – Это серьезные обвинения. Очень. Даже не знаю, что сказать, – Кристиан хмуро следил за инквизитором и был очень серьезен. – Присвоение чужих богатств, убийство и грабеж? Судя по тому, что у меня за душой ни гроша, я определенно ничего не присваивал. Мужеложство... может быть я и полапал кого по пьяни, но я слишком хорошо знаю, как наказывают за это. Кто же на меня такого наговорил? При всем моем уважении к Святой Инквизиции, я как монах Валасского монастыря и как подданный его Величества, а так же как верующий человек буду отрицать это обвинение. А что касается заговоров против власти на земле, я не очень понимаю, что именно вы имеете в виду. – Молчать! – тихо зарычал инквизитор в ответ. и повернувшись к секретарю дал знать, чтобы тот записывал. – Значит вы при свидетелях отрицаете свою вину? – мягкое похлопывание по щеке. – Вы отрицаете? – глаза сощурились черными углями. – Я отрицаю. Я ничего не знал о заговоре, – не отводя глаз, ответил Легрэ. Он старался дышать ровно и не дернуться, не показать страха. “Что с Луисом? Где Фернандо?” – Хорошо, господин Легрэ. Тогда объясните мне ваши раны... что вы делали в подвале с королем и отроком? Почему мои служители обнаружили следы соития на ваших бедрах? – Себастьян дал знак, чтобы Кристиана отвязали и переместили за стол. – Падре Себастьян, – ровно продолжил Легрэ, умело изображая искренность, – велел мне приглядывать за герцогом Сильвурсонни, чтобы уберечь его от необдуманных поступков и злых людей, и моей прямой обязанностью было выполнение прямых указаний его Светлости. Я старался в меру своих сил оберегать и сопровождать герцога повсюду. А мои раны довольно просто объяснить: я строптив, что недостойно слуги божьего, а подобное усмирение плоти способствует усмирению духа и развитию терпения... К моему стыду я подвержен греху рукоблудия и тем и занимался, пока не пришли Его Величество и герцог, потом мы пили вино и просто разговаривали. В это время помощники пристигнули запястья Легрэ к столу. Он сидел на скамье, а напротив задумчиво глядящий на него инквизитор. – Я не падре Себастьян, – заметил он вскользь. – Значит вы утверждаете, Кристиан Легрэ, что ничего между вами и отроком в подвале не было? – темные глаза дали знак помощнику и тот вернулся со специальными железными приспособлениями. – Уверены? приступайте, падре Ваоло. Пожилой мужчина заставил вытянуть пальцы Кристиана, зажал в клещах и сдавил со всей возможной силой. Легрэ вскрикнул и дернулся так, что стол пошатнулся, в глазах потемнело от боли. Кости затрещали и Кристиан подумал, что пара пальцев у него сломаны. – Вы... хотите, чтобы я, – тяжело дыша и корчась от боли, пробормотал он, – чтобы я признался в том, чего не было? Все оговор и ложь. – Значит, вы продолжаете утверждать, что в подвале занимались исключительно тем, что пили вино? А знаете ли вы, что сейчас начался святой Петров пост, брат Кристиан, во время которого вы должны строго охранять свою плоть от искушений? – новый знак, и новое сжатие пальцев. – Вы не внимательны, Ваше Святейшество... В последнее время я часто смирял свою плоть телесным наказанием и приобрел малокровие. Мне позволили пить вино во время поста, а наш лекарь просто настаивал на этом, – едва не завыв от боли, ответил Легрэ. – Чудесное вранье, если бы все так было просто, брат Кристиан. Значит вы не желает признать свою вину и отпираетесь. Хорошо. Падре Ваоло, принесите сапог. Легрэ прикрыл глаза, его тело охватило озноб. – Я виновен в рукоблудии и в том, что нарушал церковный устав... Вы же говорите, что я заговорщик... Как это может быть, если я даже не знаю, против кого совершался заговор... Я не виновен и никому не причинил вреда. Падре Ваоло в это время показался от двери с металлической колодкой и остановился в нескольких шагах от Кристиана и падре Ксанте. Тот покачала сострадательно головой. -Мне жаль ваши ноги, Легрэ. Вы подписываете мне нужные бумаги наедине. Я отпускаю вас восвояси. Последнее условие. Кристиан медленно обернулся и взглянул на приспособление в руках палача. Испанский сапог – после такого люди навсегда оставались калеками, если вообще выживали. Признание вины Кристианом привело бы к аресту инквизицией Фернандо, а его участие в мужеложстве позволило бы Церкви признать его одержимым. Луиса заставят признаться во всем быстро, потом в виде поучения выпорет на городской площади, а Кристиан кончит свою жизнь в руках палача. Радужные перспективы. Теперь надо тянуть время и выпутываться. – Любая ложь перед Богом тяжкий грех, и одна из заповедей Господа нашего – не лжесвидетельствуй. Но вы не оставляете мне выбора, – тихо сказал он. – Хорошо, я расскажу вам все, что знаю о заговоре, если вас интересует именно он... Чего вы хотите на самом деле? – Брат Кристиан, вопросы здесь задаете не вы. Надевайте, брат Ваоло, наш друг не желает отвечать на вопросы. – сзади на плечи легли руки второго инквизиторского палача, огромного и мрачного. Ваоло тяжело вздохнул. До вечера, значит, не управятся, судя по настроениям Ксанте. Колодка тяжело щелкнула и застегнулась. – Желаю слышать про заговор сейчас. – документы легли на стол. – Почему почивший король Вестготсткого королевства оставил вам наследство и почему вы, вооружившись, оказались на территории Аталийского королевства во главе заговора, намеревавшегося уничтожить его величество Фернандо Первого? Легрэ медленно поднял глаза на Ксантэ. – Вы что несете? – Затягивайте, падре Ваоло, – кивнул Ксанте. – Преступник упорствует. – Палач склонился и туже стянул над голенью пластину, та врезалась в кожу Легрэ. – Признаете вы себя виновным в заговоре против короля? – повторил четко мужчина. – Признаете ли, что мужеложец? Признаете ли, что воровали добро, принадлежащее Церкви? – Нет! – закричал Легрэ, выгибаясь. Боль пронзила его, словно его на нее насадили снизу доверху, из глаз полились слезы, разум затуманился и он вспомнил Фернандо, их первый раз, нежный поцелуй короля. – Я никогда бы не посмел... я бы не посмел посягнуть на жизнь Его Величества! Государь – помазанник Божий и я бы... Я ничего не воровал! Я не знаю, о каком наследстве вы говорите... Я его в глаза не видел! – Прекрасно. Отпустите. Достаточно. – остановил Ксанте, поднимаясь. – Налейте брату Кристиану воды. Мужчина утер лоб, словно сам испытывал боль. Снова сожалея посмотрел на Легрэ. – Очень тяжело с вами, грешниками, – сказал по-отечески. – Упорны вы не в меру. Вину свою не признаете. Он проследил, чтобы пленника как следует напоили, прошелся по залу, словно размышляя. Вернулся и сел вновь напротив. – Итак, брат Кристиан, вы продышались. теперь повторим вопрос. каким образом вы собирались убить короля? – знак Ваоло, и тот еще сильнее сдавил пластину на сапоге. – Никаким... – Легрэ пытался восстановить рваное дыхание и чтобы как-то отвлечься от боли в ноге, кусал губы. Его пьяный взгляд по-прежнему прямо смотрел на Ксанте.. – Себастьян приказал мне убить короля, когда Фернандо был захвачен им... но я не сделал этого... – Вы хотите сказать, что аббат Себастьян, который послан сюда в качестве наблюдателя инквизиции предлагал вам убить короля? А вот у меня имеются свидетельские показания, что это вы предлагали его убить. – мужчина вновь остановил пытку. Давление в сапоге снизошло на нет. – Милосердия в вас к себе нет, брат Кристиан. признайтесь, что вы – бастард, да еще с королевской кровью, пытались убить наместника на земле? Что вы совращали молодых монахов и водили их в подвалы, чтобы заниматься непотребством.. Что именно вам было поручено распоряжаться казной монастыря как помощнику аббата, только казна это бесследно исчезла. – А вы задайтесь вопросом, – зло прошипел Легрэ сквозь зубы, – почему я не убил Фернандо?.. У меня было много возможностей. Или еще лучше... спросите Себастьяна, кто ему помешал в покушении на короля... Он вам обо мне еще не такое понараскажет, чтобы спасти свою мерзкую шкуру... Откуда мне знать, что вы не заодно с вашим братом? Если так, то давайте уже закончим поскорее, Ваше Святейшество. К чему столько лишних разговоров. – Вы упорствуете, брат Кристиан. Вы против Бога выступаете со своим упорством. Что вы скажете по поводу любовного письма от некоего Луиса, который приглашает некое лицо посетить подвалы? – новый знак падре Ваоло, который освободил руки и ногу Легрэ, а затем с помощью помощника переместил на длинный стол. Руки и ноги завиксированы был с помощью специальных зажимов так, чтобы не было возможности особо шевелиться. – Отвечайте! Крутите барабан, падре Ваоло... – Подшутили над королем, – успел сказать Легрэ перед тем, как его тело окатило новой волной боли и пыточную заполнил крик. Тело Легрэ было красиво в его мучительной пытке, его растягивало и трепало. Ксанте знал этого человека по коротким визитам в монастырь. когда подменял брата-близнеца. Еретика и безбожника, нанятого лишь потому, что он был как две капли воды похож на самого страшного инквизитора того времени. Конечно, Кристиан не сдастся так просто. Но помимо физических методов воздействия, есть и другие... – Глупые шутки, учитывая то, что вы были в сперме, брат Кристиан. Вы мужеложец? – новый виток ручки от барабана. Ксанте склонился над пленником. – Нет! – Лицо Легрэ перекосило от боли. Выдать Луиса? От него требовали выдать Луиса, Фернандо, и он повторял мысленно одно лишь слово, что вырывалось криком из груди: – Нет! – Вы лжете! Приведите сюда юношу. Я спрошу у него, – спокойно заявил Ксанте. – И чаю, если можно с булочками. Очень устал. Проголодался, -добавил он будничным тоном, направляясь к столу и вздыхая. Кристиан лежал неподвижно, дрожа от озноба и чувствовал, как по вискам катятся капли пота. Он едва понимал смысл слов Ксанте, и когда понял, страх вонзился в его грудь, словно острый нож. Вспомнился, как он привел в кабинет Себастьяна Луиса, и как юноша не мог вздохнуть от страха, и как... Как Легрэ предложил убить Фернандо. Кристиан прикрыл глаза. Там, тогда, это был Ксанте. Все это время инквизитор со скучающим видом сидел за столом. Внесли поднос с чаем и хлебом. Мужчина продолжал бессмысленно водить пальцем по столешнице, а его секретарь вообще от безделья достал откуда-то семечки и грыз. Лишь наятнутой тетивой тело Кристиана мучительно растянутое на дыбе, казалось настоящим в этом ужасном месте. Ксанте отпил несколько глотков, попробовал ароматного хлеба, оглянулся на дверь, в которую ввели под локоть дрожащего Луиса. Только тогда инквизитор поднялся. Он заставил юношу приблизиться, поцеловал в лоб и развернул к Кристиану. Легрэ стоило всех остатков воли заставить себя равнодушно взглянуть в голубые глаза, а потом отвернуться от юноши. Но он ждал, с замиранием сердца ждал обвинения, которое слетит с его красивых губ, своего смертного приговора, озвученного таким робким и таким любимым голосом – и Легрэ простит ему все... в последний раз. – Скажи, Легрэ, как ты относишься к этому существу? К этому цветку? – Ксанте крепко держал юношу за плечи. Тот просто одеревенел под пальцами инквизитора. Ловкое движение разорвало ткань рубашки. – падре Ваоло, ослабьте барабан. Так что? Он вам безразличен? – Я люблю его за его прекрасную душу, – язык Кристиана едва ворочался, и боль не проходила, – просто по-человечески, если вы, Ваше Святейшество, еще способны понимать правильный смысл этого слова. Не троньте его... Мальчик ни в чем не виноват. – Тебя, Луис, защищают. А ведь этот человек мог тебя зарезать, он тебя толкал на убийство короля. Он хуже лисицы, которая пробирается ночью в курятник душить кур. Он тобой воспользовался и выкинул бы, как всякого хорошенького глупца. – Но за свои преступления ты готов ответить? Ты подпишешь мне все, как есть? Легрэ измученно взглянул на Луиса, а после закрыл глаза. Ему лучше подписать. Все подписать, и тогда он, возможно останется в живых. Как бы не хотелось Кристиану крикнуть – нет, он молчал. Но юноша отрицательно покачал головой. Ксанте в ответ пожал плечами – воля Господа на все! – Энжи Ватанте, вы обвиняетесь в заговоре против короля, в присвоении чужого имени, в мужеложестве и ереси, – объявил он заученным тоном, чуть толкая мальчишку вперед, чтобы тот посмотрел на Легрэ поближе. – Вам есть что сказать? Легрэ стиснул зубы до дрожи, по вискам его покатились слезы. “Господи, только не он... Пожалуйста”. – Нет, – голос Луиса был слабым, почти неслышным. – Вы признаете свою вину? – Да, – кивнул согласно. – Прекратите это, – отозвался Легрэ хриплым голосом. – Не смейте его трогать...Луис, не надо. Ты ни в чем не виноват. Ты верно служил Фернандо и я это могу перед самим богом подтвердить. Ты не мужеложец, тебя Себастьян принудил... А они. Если ты признаешься, они убьют Фернандо, убьют совершенно законно. На одной чаше весов мы с тобой, на другой король... Луис. Господи... – Кристиан плакал и глотал недосказанные фразы. – Не выбирай... Спаси себя. Луис отвернулся от Кристиана. Опустил голову. Он не мог видеть его в таком состоянии. И неважно, что он сказал до того – использовал... Да, Ксанте прав. – Я готов дать показания, – пробормотал еще тише. – Я тебя не расслышал, Энжи. Что ты готов? – наклонился Ксанте. Все в Легрэ словно заледенело – он замолчал, но словно проклятый смотрел на Луиса с глухой тоской. – Если я подпишу все, вы отпустите его? – этот голос вырвался из горла – вроде свой, но Кристиан его не узнавал. Ксанте поднял голову. Скоро ты сдался, дружок, – заулыбались губы. – Секретарь, бумагу и перо. Отвяжите его, падре Ваоло. Легрэ отвязали и перетащили за стол. Перед ним поставили чернильницу и положили несколько чистых листов бумаги. Руки у Кристиана здорово тряслись и подчерк выходил корявым. Он написал следующее: “Я, Кристиан Легрэ, находясь в здравом уме и твердой памяти, со всей ответственностью признаю свою вину перед Богом и Церковью, и раскаиваюсь в содеянном. Я признаю, что под руководством падре Себастьяна Сальярси, я намеревался убить Его Величество короля Фернандо и совершил одну попытку, которая милостью Божьей провалилась. Я признаю, что являюсь мужеложцем и совращал монахов Валасского монастыря. Я признаю, что имея доступ к церковной казне, крал золото для личных нужд. Я раскаиваюсь в содеянных мною злодеяниях и полностью признаю себя виновным перед Богом и людьми”. Дописав, Кристиан положил перо на стол и низко опустил голову. – Спасибо, Легрэ, вы сильно облегчили мне задачу. – кивнул инквизитор. – Увести. – приказал он помощникам. – Запереть до оглашения приговора. Кристиана подхватили два человека, а в это время Луис стал сползать на каменный пол. Он стоял все это время посреди подвального зала и не шевелился. Ксанте кивнул, чтобы юношу подняли, а как только Кристиана вывели за дверь, усадил того за стол: – Пиши, – приказал ледяным тоном, поджимая губы, что продиктую. Кристиана приволокли в одиночную камеру с железной решеткой вместо двери, и к его сожалению с полным отсутствием потайных дверей. Бросив свою ношу на деревянную скамью, прикованную к стене цепями, солдаты заперли замок и ушли. Подземелье освещалось парой факелов, один из которых висел прямо у решетки, потому Кристиану было видно хорошо соседнюю пустую камеру. Кого бросят в нее? Подумав с горечью о Луисе, Легрэ пошевелился, и слабое движение тут же отозвалось болью по всему телу – такая мелочь в сравнении с тем, что творилось в душе. Что они сделали? Почему Луис так быстро сдался? Легрэ не считал его предателем, он слишком хорошо понимал, что такое запугивание, длящееся годами – он и сам делал такое с людьми. Луис, его любимый подписал себе смертный приговорю Был ли смысл выпутываться Кристиану дальше, упорствовать? Конечно был, но Легрэ не захотел – он сделал свой выбор, он пойдет на смерть вместе с Энжи и несмотря ни на что остается с ним до конца! Они проиграли на пару, но оставалась слабая надежда на то, что Фернандо выживет. Кристиан жалел, что вовремя не убил Себастьяна. Не жалей своих врагов – это священное правило он забыл, когда научился любить, и его любовь принесет ему боль и смерть. Что ж, это был его выбор – вполне осознанный и такой горький, что на глазах – синих как небо – не было слез, лишь печать глухой тоски. Прислушиваясь к звукам подземелья, Легрэ смотрел в потолок. Прошло, наверное, около часа или еще того меньше, как шаги разрезали тишину. Двое солдат пришли первыми. Они принесли в соседнюю камеру матрас и еще кувшин с водой, а следом... Падре Ваоло привел Луиса. Тот все еще держался прямо, но одного взгляда было достаточно, чтобы понять – юноша находится в невменяемом состоянии. Ваоло махнул, чтобы открыли решетку, завел Луиса внутрь и усадил на узкую кровать. Затем снял с себя длинную мантию и накрыл голые плечи. Луис так и остался без рубашки. Палач присел напротив герцога, что-то долго шептал, гладил по коленке, словно успокаивал, потом бросил короткий взгляд на Легрэ... Медленно встал и вышел наружу, приказав закрыть дверь. Взгляд Ваоло опять остановилсяна Легрэ. И казалось – нет это было явственно! – палач очень зол. Только вот не собирается осуждать или что-либо говорить Кристиану. – Вы так просто подписали ему смертный приговор, – только и сказал, а желваки на лице палача задергались. – Вас завтра отпустят, Легрэ. – палач покачал головой и с солдатами направился к выходу. Шаги затихали под звук где-то капающей воды. Колебался алым свет факелов. Тени густо падали на тьму противоположной камеры. Луис свернулся на кровати калачиком и казался маленьким, словно сморщившийся и сгоревший плод. Кристиан рванулся встать, но грохнулся на пол. – Позовите лекаря! – кричал он, словно обезумевший. – Мне нужен Микаэль! Я подданный Северного Ярла! – превозмогая боль, Легрэ кое-как дополз до решетки и вцепился в прутья здоровой рукой. – Вы меня слышите, черт бы вас побрал всех?! Ваоле вернулся темной тенью. Огромный, надвигающийся на решетку. Глаза его сверкали недобро. – Легрэ, Ксанте все твои бумаги и бумаги Микаэля изъял. Тебе нужен лекарь? Я приведу к тебе Микаэля. Но говорить ты будешь с ним при мне. И травы при мне будете мазать... Больно? Я таких, как ты, сотнями видел... – Я на все согласен, – выдохнул Кристиан. – Прошу вас. – Хорошо, – Ваоле словно снял маску злобности и равнодушия. – Я приведу. Но поверьте, это мне может жизни стоить. Вы ведь чужие жизни не цените, Легрэ... Так? Цену им не знаете. – палач убрал со лба седые волосы и опять растворился в темноте. – Я не знаю, – дрожащими губами ответил Легрэ, сжимая пальцами правой руки прутья решетки до белизны в костяшках и провожая взглядом своего палача. “Я знаю только три вещи: Энжи не заслуживает смерти, я виноват в случившемся, и я готов на все, чтобы этот мальчик выжил”. – Энжи, – позвал Легрэ. – Как ты? Комок на той стороне не шевелился и кажется не дышал. Под черной шерстяной мантией, оставленной старым палачом виднелся лишь краешек ноги. На щиколотке ярко проступал алый след от веревки. Пламя факелов затрещало – это далеко, наверху, открылись и закрылись двери. Комок на той стороне не шевелился и кажется не дышал. Под черной шерстяной мантией, оставленной старым палачом виднелся лишь краешек ноги. На щиколотке ярко проступал алый след от веревки. Пламя факелов затрещало – это далеко, наверху, открылись и закрылись двери. – Луис, – Кристиан хотел бы сейчас обнять мальчика, утешить, но между ними было две решетки и непреодолимо-огромные три ярда тюремного коридора. – Мальчик мой любимый... Не надо, не уходи в себя. Поговори со мной, слышишь? Я очень виноват... Я должен был помочь тебе уехать к дяде. Луис, ради Фернандо, ради всех нас, я должен знать, что ты им сказал... Еще не все потеряно. Время растеклось бесконечностью по коридорам. Голос Легрэ казался какой-то насмешкой, иллюзией, проникающей в уши. Юноша даже головы не мог поднять. Он старался просто дышать. И больше ничего не получалось. Настойчиво шепталось подземелье: через щели слышалось. как скребутся крысы, в дальних переходах капала и капала вода. Голос... Он что-то спрашивает. Легрэ оперся на решетку плечом и опустил голову. – Луис, помнишь, как мы встретились в первый раз? – тихо заговорил он. – Я тогда смотрел на тебя и глазам не верил – я не знал, что бывают такие красивые юноши, как ты. Но дело было не в красоте, в тебе есть что-то удивительное и очень искреннее. Тогда я видел перед собой только запуганного слабого мальчишку, но я ошибся. Ты сильный, ты можешь сейчас взять себя в руки и попытаться что-то сделать, попытаться выжить... Ты и есть моя жизнь, и я уверен, что и для Фернандо ты дороже целого государства. Разве тебе не за что бороться? Твоя сила в чистоте твоей души, в твоей удивительной искренности. Мне не нужна жизнь, если в ней не будет тебя. Если ты погибнешь, я буду мстить, мстить до тех пор, пока меня не убьют... Ты научил меня любить. Знаешь, когда ты всю жизнь живешь во тьме, а потом вдруг выходишь на свет – это удивительное ощущение и я не променяю его ни на что на свете. Твоя смерть вернет меня во тьму и превратит в то же чудовище, которым я был всегда. – Кристиан замолчал, глядя на сломанные пальцы с каким-то горьким отвращением. – Для меня это станет настоящей смертью... и я ее боюсь. Это было не видением, не бредом. Луис слышал... Да... Голос архангела, который хотел что-то ему сказать. Или просто пытался согреть в холоде подземелий. Трудно было пошевелиться, но юноша заставил себя... Он выпутывался из огромного покрывала-плаща, словно то весило несколько пудов. А потом затих, чтобы отдышаться, вновь новая попытка подняться. Голос, что говорит о любви. Кристиан... Ты сказал, что пользовался... Лжец. Что ты теперь от меня хочешь? – Я всегда любил тебя, – Легрэ взглянул на мальчика. – То, что я наговорил Фернандо, я наговорил со злости и сгоряча. Понимаешь, бывает так, что когда нам причиняют боль, мы стремимся причинить ее в ответ и часто в гневе не думаем, что говорим... Фернандо ударил меня от боли, и я ударил его в ответ словами. Мне важно было знать, что он не играет со мной, что в один прекрасный день он не вышвырнет меня на улицу. Я ведь плохо о нем думал и не верил ему. Луис, скажи, что ты говорил на допросе... Помоги нам. Возможно, я смогу еще что-то сделать. Луис сел, опустив голые ступни на ледяной пол пол, но холода не почувствовал, перевел взгляд на решетку. Все плыло... Ресницы липли от слез, в горле пересохло. Юноша поднялся шатаясь. Яд действовал неотвратимо. И приближал момент, когда тело отключится и станет безжизненным. Бездыханным. Чтобы все думали, что герцог умер. “Так лучше... Так будет проще забыть тебя, любимый мой”. – Не старайтесь, Легрэ. – сказал тихо. – Я вам больше не верю. Кристиана словно окатили холодной водой и сердце остановилось. – Почему? – потрясенно выдохнул он. Луис попытался сделать шаг и рухнул на пол. Именно тогда в коридоре раздались торопливые шаги. Это приближались Ваоло и Микаэль. Тот бесцеремнно разбудил травник, задергал за плечо, потом поднял на кровати еще спящего и начал трясти, как куклу. Огромный, страшный – палач Ваоло, который намеревался привести травника в чувство, как можно быстрее. – Просыпайтесь. Мне нужно вас проводить. В подвал. Вас желает видеть заключенный. Давайте, глаза открываем. Времени у меня мало... Ну же! Учитывая тот факт, что Микаэль совсем не спал, а лишь лежал с закрытыми глазами, размышляя о том, что же ему делать дельше, то “побудка”, устроенная мужчиной, не стала неожиданностью. Отзевавшись с положенное, травник ступил на пол босыми ногами. – Куда идти? К кому? Мне хоть сапоги бы найти сперва... – Вот они, – буркнул палач. – Быстрее. Хотите дальше разлеживаться, я ухожу. – и он быстро направился к двери. – нагоните в коридоре. Быстро натягивая сапоги и укутываясь в тонкое верхнее покрывало как в плащ, Микаэль направился следом за Ваоло, что быстро вел его сначала коридором, а потом и лестницей вниз. Но, когда они проходили мимо монашеских келий травник остановился. – Подожди меня здесь. Или со мной пойдем... Мы быстро.... С этими словами он несколько раз постучал в дверь, а потом вошел внутрь. Закрыв за собой дверь в келье и оставляя сопровождающего его палача в коридоре, Микаэль тут же обратился к тревожно взирающему на травника монаху, что проснулся на стук. – Я забираю документы, что ты хранишь. И если сможешь – собери братьев по вере. Мне может понадобиться помощь. Приезжий инквизитор превышает свои полномочия, и от того страшные дела творятся в обители нашей. Ждите меня у темницы... Я подам знак. Скоро собрав нужные бумаги, Микаэль не медля вышел в коридор – где его ожидал недовольный такой задержкой палач. Ваоло же не пошел. Ждал лекарь снаружи, опершись на стену. Глядел в потолок и молился за бедного мальчика, которому предстоит тяжелый конец. Монах вышел из кельи уже через несколько минут – под недовольные и злые взгляды Ваоло. Травник все так же кутался в накидку с кровати, удерживая ее у шеи правой рукой. – Простите, что заставил ждать... Теперь – ведите. Ваоло кивнул, глядя сверху вниз. Микаэль был такой маленький и хрупкий, словно тростника какая. Старый палач усмехнулся. Такую сломать – одним ударом. – Следуйте за мной и молчите, – приказал он, направляясь к подвалам, к той тупиковой части, где находились старые камеры. Они спустились по лестнице и прошли по коридорам до поворота, чтобы упереться в один из тупиков, где горели два факела. Дальние камеры были заняты. Ваоло кивнул на камеру, в которой находился Легрэ. Внизу, в подземелье в котором содержались пленники было холодно и сыро, и Микаэль все сильнее кутался в свою накидку, следуя за старым палачом, но, не забывая, впрочем, и оглядывать путь, замечая нужные ему детали. Когда мужчина остановился в тупике у камер, травник взглянул туда, куда указывал его сопровождающий. В тусклом свете двух чадящих факелов, за решеткой, прикрученный длинными цепями к лавке, на самом полу сидел Кристиан. Микаэль, не успев толком рассмотреть бывшего помощника аббата, уже поворачивался вслед за взглядом Кристиана, брошенным на камеру напротив. Там, у такой же лавки, почти в беспамятстве, накрытый плащом и почему-то совсем темноволосый лежал тот мальчишка, из-за которого разгорелся пожар, захвативший не только эту державу, но и изрядно влияющий на соседние. – Брат Микаэль, – Легрэ взглянул на травника снизу вверх, словно моля взглядом о помощи и надеясь, что Микаэль правильно расшифрует все его слова. – Вы должны помочь мальчику... Ему совсем плохо... очень плохо, и все так серьезно, что я боюсь за его жизнь. Помогите ему. Я знаю, вы всегда хорошо относились к Луису... Да, он признался в каких-то ужасных вещах, но ведь милость Божия для всех людей одна, даже для страшных преступников. Не дайте ему умереть, я умоляю вас. Ваоло пошевелился у стены. Огромной тенью двинулся по коридору. Дошел до Микаэля. – Ему нужна помощь, – кивнул на Легрэ. – Кровью истечет. Пальца два сломано на левой руке. На ноге до кости сдавил. Не растягивал сильно. Но мог вывихнуть. За него беритесь. Иначе обратно уведу. И стража рядом. Не надо трагедий ломать. Вот только подходить к Легрэ Микаэль пока не спешил. Он задумчиво разглядывал скорчившегося на полу мальчишку, а затем повернулся к Ваоло. – Вот он – как раз и при смерти. Не мешай мне только, раз сам взялся помогать. Травник присел, просовывая руку сквозь прутья и хватая юношу за волосы. Наклонился, принюхиваясь, и решая, какими же травами уже успели напоить это несчастное создание. Затем повернул его голову к себе, а второй рукой оправил рясу и вытащил из сапога маленький пузырек, который ловко открыл. Луис слабо пытался сопротивляться. Он бы закричал. Нельзя. Нет. Затравленный взгляд на опешившего Ваоло, который вливал в рот яд и ведал о страшной тайне. Микаэль, крепко удерживая юношу и, нажал пальцами на челюсть, заставил того открыть рот, вливая в него зелье. Тихонько шепнул: – Тише... Это поможет... Поспи пока. Ваоло вздохнул. – Напоили? Второго пленника оглядывать будете? – палач боялся шевельнуться от произошедшего. На его глазах травник добил герцога Сильвурссони. Эту невинную овечку. – Буду. Пустишь меня к нему? Ваоло кивнул, зазвенел связкой ключей и открыл решетку. – Говорите, пока не пришел караул. Только тише. Кристиан сомневался, что стоит так рисковать, но терять ему было больше нечего, и он решился на откровенность. Ему плевать было на собственные раны, даже на собственную жизнь и у него на лице все было написано, и то, как он решительно ухватил Микаэля за руку и вынудил наклониться к себе, чувствовалось отчаяние человека, которому нечего терять. – Луиса казнят... Скоро. И времени очень мало. Я однажды спас тебе жизнь, Микаэль. Не знаю, значило ли это что-нибудь для тебя или нет, но ты говорил, что не останешься в долгу... Мне не важно, что будет со мной, я готов взять на себя всю ответственность даже за то, чего не совершал, и многого я заслуживаю, ты знаешь, но Луис... Микаэль, делай что угодно, но вытащи его из петли. Если понадобится, сделай так, чтобы он умер тихо и безболезненно до того, как попадет в руки палача. Разглядывая Кристиана – его чело с запекшейся кровью, синие-пресиние глаза, что горели на бледном лице, спутанные волосы – Микаэль ни жестом не выдавал до чего сильно он сейчас взволновал, до чего отчаянно пытается сопоставить все, что ему известно, воедино и принять то решение, которое поможет спасти не только тех, кого спасти хотелось неимоверно, но еще и не поставит под угрозу ни одну из довереных ему миссий. Травник выпрямился, перехватывая руку Кристиана и теперь удерживая его сам. – Я говорил тебе, что если будет нужно – стану с мечом между тобой и твоими врагами. И я встану. Но, за удар в спину – он, – кивок в сторону камеры, в которой спал мальчишка, – умрет несомнено и безповоротно. Монах отпустил руку мужчины и развернулся, выходя из камеры к палачу, что замер у двери. – Мне, здесь и сейчас, нужен инквизитор Ксанте. Немедленно. Зови его. – Вы уверены? – поинтересовался Ваоло. – Не думаю, что могу сейчас позвать... Он ведет допрос свидетелей. – А ты всего лишь скажи падре, что травник Микаэль беседу ведет с братом Кристианом подле его камеры. Думается мне, что он пожелает принять участвие в этой беседе. – Я не знаю, что вам до Луиса, падре Ваоло, – взволнованно вмешался Кристиан, – но я вижу, что вам жаль мальчика. Помогите Луису, вы же можете. – Хорошо. – опять вздохнул палач, переводя взгляд с травника на Легрэ. – Вы понимаете, что, если я позову инквизитора, то сам могу оказаться в немилости? – Отнюдь. Поверте уж мне... Зовите его. Ваоло опять тяжело вздохнул. – Я вынужден вас вдвоем запереть, – сказал он, прежде чем направился к выходу. – Не вздумайте делать глупости. Вы и так уже натворили. – он исчез в коридоре, чтобы там отдать приказ одному из солдат. И вскоре вернулся обратно. – Микаэль, – продолжал Легрэ тем временем, – слушай меня внимательно. Луиса и меня обвиняют в заговоре против короля, но церковь отнюдь не на стороне Фернандо. Им нужна веская причина, чтобы свергнуть Фернандо с трона. Я не знаю, в чем выгода Северного Ярла в этом деле, но Ксанте нужны земли герцога и власть, абсолютная власть. Возможно, что тогда в церкви был не Себастьян, а Ксанте. Когда Фернандо узнает о казни Луиса – он начнет сметать на своем пути все, но это будет лишь жалкий выпад, причем последний в его жизни. Его обвинят в одержимости и дело будет кончено. Нас с Луисом обвиняют в мужеложстве, но я все отрицал и написал признание только под давлением Ксанте. И последнее, меня обвиняют в краже церковного имущества и присвоении земель, из-за завещания короля Хуана Карлоса де Севилано. Я брат Фернандо, бастард. Я знаю, что документы, подтверждающие мое происхождение, либо у Ксанте, либо у Паоло. Пока они не обнародованы, я просто грязь под сапогами инквизиции. Я не верю, что они меня отпустят и после не попытаются убить. В случае гибели Фернандо я сам по себе буду угрозой для Ксанте. Если он захочет от меня избавится, не мешай ему... Будь осторожен в словах, Ксанте опасен. И постарайся вытащить Луиса. Ты знаешь, как я к нему отношусь... – А мой брат говорит, что это я добавляю ему седых волос.... Микаэль отступил к решетке, упираясь лбом в железные прутья. Вцепился в них так, что побелели костяшки. – Я рискую из-за тебя. Очень сильно рискую. Но, я попробую вытащить тебя с мальчишкой из этого болота. Если получится... У Фернандо Сей... Он мне нужен живым. И ты – поможешь мне его забрать. Микаэль устало потерся головой о холодные прутья, на миг прикрывая глаза, а затем вновь подходя к Легрэ и присаживаясь около него на пол. – Не важно, что ты успел им наговорить или подписать. Теперь – молчи. Я говорить буду. Без моего разрешения – ни слова даже. – Хорошо, – Легрэ кивнул. – Я сделаю, как скажешь. – Кристиан, я очень постараюсь вам помочь... Потерпи еще чуть-чуть... Микаэль тихонько провел пальцами по руке Кристиана. – Я тебя перевяжу немного... чтоб ты от потери крови раньше времени не умер. А то столько хлопот – и все будет впустую. Легрэ чувствовал, что его снова загоняют в ловушку и устало прикрыл глаза, моля Бога о милости во второй раз за последний день и за всю жизнь. Травник скинул с себя покрывало из тонкой шерсти и, достав из-за голенища сапога нож, споро разрезал полотно на пригодные для перевязки куски. Сначала осмотрел спину мужчины, скривившись, в неодобрении покачал головой – Мази бы мне сюда сейчас... Но, пока придется так.... Перевязав спину, занялся ожогом на плече – только не перевязывал его, а лишь слегка очистил. Затем туго замотал сломанные пальцы. Осмотрел ногу, снова морщась. Кости были целы, что не могло не радовать, но смотрелось это как один большой жуткий синяк. Сейчас бы настоем кожу протереть целебным, а затем и мазью смазать – опухоль бы точно меньше стала уже к утру. А так – Микаэль мог лишь провести аккуратно пальцами, поверяя, не повреждены ли мышцы. Также, травник перетянул мелкие порезы и ссадины на теле. В полумраке темницы, при свете факелов, и молчании, что прерывалось лишь тяжелым дыханием и отрывистыми просьбами Микаэля повернуться так, как ему было надобно, лекарь занимался своим нежданным пациентом , а Легрэ старался не потерять сознание от боли. Травник иногда давал Кристиану передохнуть, понимая, что тому сейчас достаточно плохо и без его манипуляций. Едва Микаэль закончил с последней полоской полотна, как в гулкой тишине темницы раздались шаги, и Ваоло, все это время просидевший на маленькой лавке в проходе, встрепенулся, подходя и вновь отпирая камеру, чтобы выпустить Микаэля. Это в коридоре показалась фигура Ксанте с факелом в руке – он соизволил появиться и был весьма недоволен. Подал знак сопровождавшей охране остановиться у поворота, а сам приблизился и теперь взглянул исподлобья на падре Ваоло, который вздохнул и сразу отправился восвояси, в темноту тупика. Теперь мужчина смотрел на Микаэля. – Здесь желаем говорить, брат Микаэль? Травник не отвел взгляда, лишь ступил ближе, вынимая из широко рукава монашеской рясы два листа дорогой бумаги, сложенные скрученные. Склонил голову в поклоне равном и протянул обе грамоты стоящему перед ни Себастьяну. – Ознакомьтесь, будьте добры. В первой – говорится о том, кем являюсь я на землях этих по повелению Его Святейшества Папы . Во второй – кем является для меня юноша, что лежит вон в той камере. “Как возлюбленный сын, благородный муж Микаэль Харальдссон – прокуратор от нас и северный посол, благоговением и виною духовной и делом в Рим ныне призванный, и к некоим мира частям, также и к своим, возвращаясь дойти мыслит. И мы хотим Микаэля с людьми его конными или пешими числом до сотни и с товаром их всяким идти, и стоять везде с полным безопасением, общество едино ото всех всегда хотим и понуждаем в воле Господа. Подвластным же нашим людям и оруженосцам наместникам, и везде нашими вассалам воинствующим крепко повелеваем, заповедаем, чтобы того прокуратора Микаэля с людьми его и товарами по градам, и по землям, и по дорогам, и по пристанищам, и по мостам, и по иным местам всяким как по нашим, также и по вашим, и как водою, также и землею ехатьи идти, и стоять, и отъезжать и безо всякого платежа, или иного некоего запроса. А также судить не могли, препятствий чинить или обвинять. Ни его, ни людей ввереных ему. Ни посланники наши, ни посланники других держав. И ответен он только слову Моего Святейшиства. Дан во Риме в лето воплощения Господня тысяче четырехсотое тридцать восьмое месяца марта в год правления Нашего Эдуарда второго” “Я, Микаэль Харальдссон, отрока сего, рожденного годом тысяча четыреста двадцать четвертым и нареченным во славу Христову, беру в свои ученики и властью свою, коей наделил меня святейший римский престол наместника Христова, защищаю и содержу. Писано годом от Рождества Христова в тысяча четыреста тридцать девятом месяце феврале.” – Вы не можете обвинить в чем-либо – ни меня, ни вверенных мне людей. А уж тем более судить кого-то из них или задерживать и допрашивать. Нет у Вас таких полномочий. И уже только за то, что я сейчас здесь вижу я такой гнев Папский на Вас навлечь могу, что Вы и представить себе не можете. И лишь из благорасположения моего неразумного к Вам, что еще из отроческих лет моих тянется, да из-за дружбы моего наставника с Вами, я готов забыть о сем досадном инциденте. Ксанте улыбнулся. Прочитал раз, потом – второй. Поднял лукавый взгляд на лекаря. Вот уж действительно ненормальный. Любые придумает глупости, чтобы только получить нужное. А говорил, что верен... Что же, придется и его пытать. Ксанте покачал головой и спалил бумаги в факеле. – Взять его, – приказал воинам. – Зря... Могли бы и договориться миром... Микаэль даже не успел отойти вглубь тупика, как услышал шум на лестнице, что вела в темницу. Он тут же бросился вперед, под ноги Себастьяна, перекатываясь и валя его на пол. Выхватил нож, что после перевязки был снова спрятан в голенище сапога и приставил его к горлу мужчины. – Ни с места! Иначе я горло ему перережу! Оружие на пол! А тем временем в коридор вбегали монахи из тех, кого успел предупредить брат, отосланный с поручениями по пути травника в темницу. И тут Ваоло выступил из темноты и просто резко ударил сзади Микаэля по голове. Поднял его, а Ксанте перехватил звякнувший по камням нож. В руках палача руках оказался меч. – Именем Инквизиции!!! – Ксанте снизошел на рык. – Взять всех мятежников! Но монахи не собирались отступать и уже дрались с немногочисленной охраной, постепенно захватывая ситуацию в свои руки. Луис слышал все, как сквозь пелену. Действие яда, которое влил в его горло палач Ваоло, начинало действовать быстрее из-за зелья Микаэля. Боль скручивала внутренности. Пальцы заледенели и когда в подземелье стали врываться вооруженные монахи, сердце юноши остановилось. Ксанте видел, что тело за решеткой дернулось в предсмертной судороге. Он не мог понять, что за ерунда здесь происходит, но точно знал, что нужные бумаги находятся у Папы и вскоре дело о Валасском монастыре приобретет широкую огласку. Ксанте вдруг ощутил что-то горячее в боку. Он даже не понял, что одежда стала липкой. Что он оседает на пол. Падре Ваоло, его верный палач, совершил последнюю казнь в своей жизни в пылу шумихи и драки и потихоньку открыл решетку Легрэ, который, конечно же, все видел. Кристиан пытался встать и во всей этой суматохе не попасть никому под ноги или под меч. Первое, что он сделал, как только понял, что свободен, это сорвал с пояса Ваоло связку ключей и открыл решетку камеры Луиса. Мальчик не дышал. – Луис... Луис, – Легрэ сидел на коленях перед телом юноши, тряс его за плечи и от горя не чувствовал физической боли. Кристиан больше не слышал ничьих голосов, не понимал, что происходит. Он отпустил мальчика на пол, а потом снова приподнял за плечи, прижал к груди темноволосую голову, ласково перебирая пальцами прядки его волос. Легрэ смотрел перед собой невидящим взором, не чувствуя бегущих по щекам слез. – Обними меня, Луис, – попросил он тихо, но ему никто не ответил, руки мальчика не обвили шею, и тогда в застывшем взгляде синих глаз появилась детская обида: – Почему ты не хочешь меня обнять?.. Ты не хочешь? Почему ты не хочешь, Луис? Ваоле прислонился к стене, вытирая руки от крови и заулыбался. Он сожалел, что притащил сюда этого маленького белокурого лекаря, но смотрел на него с некоторой усмешкой. Яд действовал бы до завтрашнего дня и Луису можно было бы дать противоядие. Хотя... Облегчить участь от четвертования... Палач ударом меча снес голову одному из нападавших монахов и начал, размахивая им, пробираться к выходу, а скоро уже скользнул в темноту. Оставляя защитников Микаэля и захваченных с их судьбой наедине. Лишь только сопротивление было сломлено, один из монахов подхватил тело бесчувственного Микаэля на руки и дал приказ отпереть двери и подниматься наверх, как можно быстрее – пока охрана инквизиции не пришла в себя. Он задержался у сидящего с Луисом Кристиана. – Брат Кристиан, сами его понесете? Или тут останетесь? Или поздно будет. Бежать надо. Легрэ ничего не ответил – он просто уткнулся лицом в волосы мальчика и тихо зарыдал.