Монастырек и его окрестности… Пушкиногорский патерик

Жила была на свете девочка, и звали ее Анна. Место, куда она переехала, называлось поселок Пушкинские горы, а известны они были потому, что в трех километрах от поселка находился известный всему миру Пушкинский Заповедник, который долгие годы возглавлял Семен Степанович Гейченко.

Время шло, и скоро девочка стала работать в Заповеднике, помогая Семену Степановичу и быстро продвигаясь по служебной лестнице.

Анну ценили, и притом не только в окружении Семена Степановича. Такое место, куда приезжали десятки известных людей, где собирались, Бог знает зачем, какие-то «Дни» и «Вечера Поэзии», где, казалось, сам воздух пропитан неповиновением и иронией, – все это не могло остаться в стороне от руководящей роли партии и вездесущих органов, которые давно уже положили глаз на этого странного человека, которого называли Директором Заповедника.

В один прекрасный день Анне было предложено, что называется «присматривать» за Семеном Степановичем.

Так, по крайней мере, утверждают многие слухи и предположения.

Впрочем, инструкции были самые простые.

Следовало – как следовало из приятного, но серьезного разговора с представителем КГБ, – принимать во внимание все, что касалось Семена Гейченко и приглядывать за его окружением, донося обо всем, что могло быть интересно органам.

Узнал ли Семен Степанович об этом каким-то образом сам, или разоткровенничалась с ним Анна, но только легенда о том, что они вместе писали на Директора донесения – является одним из самых лучших подарков, которые преподнесла нам когда-то история

Можно представить себе эту чудесную картину – донос на Семена Степановича в исполнении самого Семена Степановича.

Гейченко: Пиши. Восхвалял американский образ жизни… Пиши, пиши.

Анна: Неудобно как-то, Семен Степанович.

Гейченко: Чего там неудобного?.. Ну, тогда пиши – не одобрял политику партии в области музейного дела.

Анна: Надо что-нибудь такое, позаковыристей, просили.

Гейченко: Тогда пиши. Замечен в регулярном искажении фактов, близких сердцу каждого россиянина. Искажал историю нашей великой Родины, а особенно историю после 1917 года.

…Позже она оправдывалась тем, что кто-то же должен был заниматься этой неаппетитной работой.

Но это было потом.

3

В начале августа 1993 года умер Семен Гейченко.

Временно исполняющим обязанности Директора стал, если я не ошибаюсь, Бозырев.

Все складывалось как нельзя лучше.

Тем более что вся команда Гейченко проявила исключительную неосведомленность и непрофессионализм, не ударив и пальцем о палец для того, чтобы не соглашаться с Министерством культуры, а избрать Директора из числа работающих в Заповеднике профессионалов.

Со смерти Семена Степановича прошло полгода, и вот в один прекрасный день, собрав всех работников Заповедника, Бозырев вышел вперед, держа под локоть Василевича, и сказал: «А это наш новый Директор».

На что зал ответил ему гробовым молчанием.

4

На этом наша история, пожалуй, заканчивается, потому что нельзя же, в самом деле, считать историей вечные российские темы, когда меняются только имена, суть же остается прежней.

Конечно, недовольные по-прежнему распускали различные слухи и нелепицы, но и без них было понятно, что с приходом Василевича, по большому счету, Время остановилось, а История – в какой уже раз – закончилась, не успев начаться.

Возможно, именно поэтому так увеличилось в это время число подметных писем и различного рода анекдотов вокруг нового директора, которого поначалу наградили совершенно неприличным и глупым прозвищем, повторять которое мы, пожалуй, воздержимся. Некоторые из этих писем доходили до полного абсурда, но при этом были довольно смешны и местами даже остроумны, что дает нам возможность продемонстрировать их нашему читателю.

5

Однажды, – как свидетельствует один известный недоброжелатель, – в голове Директора вдруг образовалась странная, но в то же время манящая мысль. Мысль эта была о том, что если бы по аллеям Михайловского гулял сам Александр Сергеевич Пушкин, то приток посетителей Заповедника, несомненно, увеличился бы, а он, Директор Заповедника, возможно, получил бы еще одну премию и тем самым обогнал бы по премиям самого себя, что удавалось далеко не всем.

Сказано – сделано.

Первым делом стали думать – кому же поручить такое ответственное дело? Кого нарядить в одежду Пушкина, чтобы это было естественно и красиво?

«Вы себе только представьте, – говорил Отец и Благодетель, размахивая руками, что было признаком сильного интеллектуального напряжения. – Идет, допустим, человек по лесу, никого не трогает, и вдруг из-за кустов появляется Пушкин! Сам! С тросточкой и во фраке!.. А теперь подумайте, сколько денег этот человек отдаст за то, чтобы хотя бы сфотографироваться вместе с поэтом?.. Вот посидите и подумайте, если сами не понимаете».

После долгих размышлений решили, что лучше всего для этой роли подойдет маленький и незаметный рабочий, которого звали Степан, а отчества никто давно уже не помнил.