Монастырек и его окрестности… Пушкиногорский патерик

– А я откуда знаю, чем, – сказал он с некоторой грубостью, повышая голос. – Вот только чует мое сердце, что добром это не кончится.

– Да чем же оно тогда кончится-то? – спросил, Иов, чувствуя, что вся эта история начинает ему уже немного надоедать.

– В конце концов, – сказал он, мудро и понимающе улыбаясь, – все истории когда-нибудь кончаются, как известно.

– Но не эта, – сказал Порфирий.

– Не стоит зря драматизировать, – и отец Иов сделал красивый жест, словно он отвергал все плохое и, наоборот, принимал все хорошее. Потом немного помолчал и спросил:

– Значит, говоришь, это я тебя отметил?.. Любопытно.

– А кто же, если не ты? – сказал Порфирий. Он еще раз оглянулся и добавил почти шепотом:

– Поверишь ли, родимый, как увижу тебя, так сразу будто что-то подкатывает вот сюда и еще сюда, а какой-то голос прямо в уши говорит: «Стукни доской! Стукни доской! Стукни доской, пока я тебя сам не стукнул!»… Иной раз даже страшно становится.

– Так вот оно что, – сказал Иов, вспоминая вдруг этот внимательный и настороженный взгляд, который время от времени он видел в темных углах храма. – Выходит, лично ко мне у тебя претензий нет?

– Помилуйте, батюшка, какие там еще претензии, ей-богу, – сказал Порфирий, понижая голос и оглядываясь. – Вы ведь лучше меня знаете, что в мире на каждом шагу существуют такие вещи, о которых человеку лучше не знать. Возьмите хотя бы эту доску. Разве тут есть что-нибудь понятное?.. Да кричи хоть всю ночь, все равно ничего не поймешь. Опять же уши. Прочистишь их, а потом оказывается, что какой-то там голос требует от тебя, чтобы ты взял доску и как следует стукнул ею по голове того, кого он укажет… Разве это дело?

Однако отец Иов уже не слышал Порфирия.

– Я тебе книжку дам, – сказал он, вынимая откуда-то снизу целую стопку брошюрок. – Почитаешь и ко мне потом придешь. Называется «Что нам следует знать о духовном отце». Читай внимательно.

Он отвернулся, чтобы поставить брошюрки на место, и в это мгновение Божий промысел показал себя во всей красе.

Конечно, тут не было никакой доски, которая могла бы послужить примером Божьей мудрости и всезнайства. Зато было нечто другое – нечто, легко приводящее нас к мысли, что для Бога все возможно и нет ничего трудного.

Доски не было, но зато под рукой оказался тяжелый подарочный экземпляр Псалтири, который Порфирий быстро схватил со стола и, размахнувшись, со всей силы стукнул им отца Иова по затылку, после чего отец Иов на какое время исчез из поля зрения.

К счастию, никто не видел в этот час ни упавшего Иова, ни покидающего храм довольного Порфирия, ни ангелов небесных, звонко хохочущих и передающих друг другу по «ангельскому телеграфу» о случившемся.

Все было чинно, благообразно и в высшей степени прилично, если не считать, конечно, что с отцом Иовом в результате потрясения произошла некая метаморфоза, которая заключалась в том, что после всего свершившегося означенный отец ощутил вдруг в своем сердце глубокое раскаяние во всем том, что он до сих пор делал, думал и намеревался, результатом чего стало его твердое решение немедленно предаться смиренному покаянию и испрашиванию прощения у всех, кто встретится ему по дороге.

Вот так он и ходил по монастырю, прося прощения и каясь в своих грехах, слыша за спиной умилительный шепот прихожанок: «Святой, просто святой»!

Впрочем, ближе к вечерней службе его решимость просиять в монастыре новым Серафимом слегка потускнела, а к ужину она благополучно исчезла совсем, оставив по себе чувство неловкости и неуверенности, которые еще долго мучили отца Иова в его снах.

112. Иконостас

На какой-то там год наместничества отца Нектария плачевное его правление привело монастырь к уже видимым и невооруженным взглядом упадку и запустению. Монастырская ферма – хоть и обнесенная новым проволочным забором, – по-прежнему нищенствовала, и отец Александр, скрипя зубами и проклиная игуменство отца Нектария, вкладывал свои деньги то в строительство все больше косившегося и ветшающего деревянного храмика, то в покупку удобрений, то в едва живой трактор, который тоже просил деньги то на запчасти, то на солярку. Дошло дело уже и до того, что некому стало копать картошку, потому что оставшиеся трудники с утра до вечера пьянствовали или болтались по Святым горам в надежде, что, видя их печальное состояние, Господь смилостивится и пошлет им какую-нибудь поддержку. Поднявшись однажды на амвон сразу после службы, когда народ еще не разошелся, отец эконом удивил собравшихся тем, что слезно попросил прихожан помочь собрать картошку, потому что в противном случае монастырь ждет мерзость и запустение.

– Гибельные дни, – шепотом говорил отец Фалафель и крестился в сторону храмового купола.