Монастырек и его окрестности… Пушкиногорский патерик

– Так идите тогда в аптеку, – сказал отец Павел, начиная сердиться, так что его лежащая на земле тень поторопилась отползти в сторону, словно позволяя путешественникам продолжать путь.

– Хорошо отделались, – сказал отец Фалафель, когда отец благочинный остался позади. – Думаю, вечером он про нас даже не вспомнит.

И добавил, с чувством перекрестившись:

– Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!

– Воистину, – сказал Сергей-пасечник и тоже перекрестился.

Потом отец Фалафель подумал немного и сказал:

– Мне кажется, что за нас можно молиться, как за путешествующих.

А Сергей-пасечник ответил:

– А то.

Что на псковском диалекте означало «А ты что думал» или что-нибудь вроде этого.

…Спустя двадцать минут отца Фалафеля и Сергея-пасечника можно было видеть на автовокзале, где они пили кофе с молоком и если пирожки с капустой, что нисколько не мешало приятному застольному разговору, который они вели.

– Или допустим, старообрядцы, – говорил Пасечник, которому явно повезло иметь такого внимательного собеседника, каким, без сомнения, был отец Фалафель. – Во время раскола в срубах сгорело почти миллион старообрядцев, и кто теперь об этом помнит?.. Да никто!

Склонность Пасечника к старообрядству была хорошо известна. С первого же дня своего пребывания в монастыре он начал заводить среди монахов разговоры о старообрядцах и старообрядческой церкви, при этом особо не вдаваясь в конкретные детали, а понимая старообрядчество, скорее, в качестве альтернативной идеи, чем в качестве реального социального, исторического и духовного явления.

– Мы потеряли чувство священного, – говорил Пасечник, собирая вокруг себя монастырский народ. – Для старообрядца же священна каждая мелочь, будь это нательный крест, или чаша, или сам храм. Вот за что поднялся Никон. Чувство святости – вот что кладет в основу своей веры старообрядчество, тогда как для православного все это только несущественные мелочи и никому не нужные детали. Православные даже понять этого не могут и думают, что дело идет о второстепенном обряде, тогда как оно идет о самом присутствии Господа, который дает о себе знать через любую мелочь.

– Вот слова достойные быть выбитыми в мраморе, – с чувством сказал отец Фалафель.

– А отсюда уже и все остальное, – продолжал Пасечник. – Православное чванство, православное невежество, православное самодовольство, православная жестокость и все такое прочее, с чем мы встречаемся на каждом шагу… Да вы и так все прекрасно знаете.

– Истинная правда, – подтвердил отец Фалафель. – Я сам видел, когда приезжал Совет церквей. Все стоят в своих скромных костюмах: и католики, и протестанты, и только православные стоят как золотые тумбы, ни повернуться, как следует, ни толком слова сказать.

– Но главное не это, – продолжал Пасечник, помогая себе сердитой жестикуляцией. – Главное то, что в православии давно уже угас дух святости и богопознания, который так силен был в апостольское время. Вот почему я даже думаю, – сказал он, понижая голос, – что вся полнота истины давно уже обретается в старообрядчестве, а вовсе не в православии, как хотят убедить нас его адепты.

– И я тоже так думаю, – сказал отец Фалафель, который с появлением Сергея-пасечника быстро набрался старообрядческого духа и даже креститься стал не сказать чтобы двумя перстами, но какой-то хитрой загогулиной, во всяком случае, два перста напоминавшей.

Вот тут-то и раздался этот громкий, хрипловатый голос, идущий с соседнего столика и желающий, чтобы ему немедленно ответили на пару-тройку вопросов богословского характера.

– Эй, монахи, – сказал этот неприятный голос. – Я вот сижу тут, слушаю все эти ваши разговоры и не могу понять… Неужто вы действительно верите во всю эту ерунду?.. Нет, только без дураков…

Спрашивающий был одет в камуфляжную армейскую пару и выглядел лет на пятьдесят. По его разговору и блестящим глазам можно было догадаться, что он уже с утра принял, и принял основательно.

– Не видишь, что ли? Мы заняты, – ответил вежливый Пасечник и поприветствовал спрашивающего взмахом руки. Однако камуфляжный мужик не отступал.

– Допустим, Бог есть, – сказал он, разворачиваясь на стуле и быстро подвигаясь на манер кавалериста к столику, за которым сидели отец Фалафель и Сергей-пасечник. – Тогда что же это получается?.. Бог, а не может справится с каким-то там Дьяволом, да которого Он же сам при этом и создал… Да какой же это тогда Бог?

– Такой, – сказал Сергей-пасечник, – что тебе этого, наверное, пока еще не понять. Поэтому давай-ка закругляйся, да и закончим на этом, без обид.

Но камуфляжный вовсе не думал закругляться.

– Ты мне доказательства, доказательства давай, – сказал он, стуча большим, волосатым кулаком по столешнице. – А языком-то трепать мы и без вас умеем.

– Вишь, доказательство ему давай, – сказал отец Фалафель, который чувствовал себя за Пасечником как за каменной стеной. – А может, тебе еще сплясать тут?.. Так это мы можем.

– Доказательство есть, – сказал Пасечник, отодвигая свой стул от стола. – Но для этого тебе надо для начала посмотреться в зеркало.