Монастырек и его окрестности… Пушкиногорский патерик

История эта рассказывала, как однажды Нестор стоял у окна возле мольберта и рисовал. Был вечер, и уже становилось темно. И вдруг он почувствовал сильный страх, который скоро перерос в ужас. «Мне казалось, – рассказывал Нестор, – что какая-то фигура возникла у меня за спиной, кошмарная фигура, которая с каждым мгновением становилась все больше, все ужасней и наконец обрела такие страшные формы, которых я никогда не видел прежде. Я боялся повернуться, чтобы убедиться, что все это мне кажется, но что-то не пускало меня. Наконец, я понял, что этот кошмар сейчас убьет меня, и тогда я вспомнил, что в кресле, возле шкафа, лежит мое Евангелие, и тогда я не раздумывая бросился туда, повторяя: – Здесь спасение! Здесь, спасение!.. А потом я увидел, что никакого чудовища больше нет, а Евангелие открыто на Нагорной проповеди».

30. Отец Нестор. Возвращаясь к вопросу о самовольном оставлении монастыря

Истории ухода из монастыря отца Нестора мы уже касались выше. Тем не менее, я полагаю, что было бы совсем не лишним напомнить эту историю еще раз, тем более что в нашем распоряжении находится несколько иной вариант этой истории, позволяющий нам лучше понять, чем руководствовался отец Нестор, покидая самостоятельно, без благословения, монастырские стены и нарушая тем самым одно из главных правил монастырского общежития.

Жительство отца Нестора в стенах нашего монастырька окончилось поздним осенним вечером, когда живущие в административном корпусе монахи были разбужены страшными криками, которые издавал, не стесняя себя, отец Нектарий. Один монах слышал, проснувшись, как, несмотря на поздний час, кричал отец наместник страшным голосом на отца Нестора, так что крик этот, как рассказывали, был слышен даже в братском корпусе.

– Ты! – кричал наместник, и голос его срывался на визг. – Ты! Пишешь на меня Евсевию! Да я тебе в порошок сотру… Мне Евсевий не указ!

Чей-то тихий голос пытался, похоже, ответить, но вынужден был умолкнуть, заглушенный новой порцией визга и ора.

– Ты думаешь, я не знаю! – продолжал бушевать наместник, наводя страх на всех, кто мог его слышать в этот поздний час. – Да ты еще подумать не успел, как я уже все знаю, про все твои сраные жалобы!

Тихий голос вновь что-то пытался ответить и, конечно, опять неудачно.

– Мерзавец! – гремел наместник. – Сволочь поганая!.. Видишь ли, ему наши порядки не нравятся! Да если бы не я, ты бы гнил сейчас в своем вонючем Ленинакане и помалкивал бы себе в тряпочку!

Тут в разговор вступил еще один негромкий голос, который вдруг быстро заговорил и даже попытался что-то такое выкрикнуть, но что именно – разобрать было совершенно невозможно, тем более под крики отца игумена, который то ревел, словно бык, то визжал, напоминая монастырского хряка, которого откармливал на ферме отец Александр, а то и, похоже, топал ногам, так что дрожала люстра и ходуном ходил под ногами пол.

– Да пиши хоть в Синод! – кричал игумен так, что звенела в шкафу посуда. – Хоть патриарху!

Затем раздался звук разбитого стекла и невнятный шум, похожий на обмен ударами на ринге, после чего раздался чей-то жалобный крик и все стихло.

Спустя полчаса машина скорой помощи увезла в больницу со сломанным носом келейника Маркелла, который все это время вел себя крайне мужественно и подробно объяснял всем желающим, что упал с лестницы, зацепившись ногой за ковер. Хоть время было позднее, но сам отец наместник проводил раненого до машины и три раза благословил его, напутствуя словами: «Терпи теперь» и «Не надо было наместника изводить». Был он непривычно бледен и, кажется, хотел сказать что-то более существенное, но, к сожалению, так ничего путного и не сказал.

Утром следующего дня вся братия передавала историю ночного побоища и с ужасом рассматривала кровавую дорожку, которая тянулась от монастырских ворот до крыльца административного корпуса.

Примерно в это же время из ворот монастыря вышел с небольшим чемоданчиком в руке отец Нестор, который взял курс на автобусную остановку, откуда и отбыл через полчаса в сторону богоспасаемого города Пскова.

Единственными, кто провожал его, были обвязанный бинтами Маркелл и отец Ферапонт.

А на очередном соборике отец наместник запретил монахам навещать отца Нестора в силу того – как выразился игумен – что это не полезно

Никого из друзей отца Нестора это, впрочем, не испугало.

Спустя две или три недели монастырские насельники узнали, что, разобрав случившееся, мудрый владыка Евсевий принял, как всегда, единственно правильное решение, а именно: не трогая отца наместника, отправил отца Нестора в дальний и глухой приход в деревню Устье, километрах так в пятидесяти от Пушкинских гор, наказав ему при этом построить в этой деревушке храм в честь Ильи Пророка.

Надо сказать, что только один раз я слышал от Нестора несколько фраз, касающихся его ухода из монастыря. Он сказал тогда: