«Вот гляжу я на тебя, Нектарушка, и думаю, чем же это ты собирался купить меня и мое расположение?.. Неужто я столько же стою, сколько эти твои германские унитазы?»
Тишина в трапезной стала почти осязаема.
«Да что вы, ваше преосвященство», – сказал отец Нектарий и, чтобы как-то подбодрить себя, развел руками и попытался изобразить на лице некое подобие улыбки, которая больше напоминала, впрочем, болезненную гримасу у стоматолога.
«Что мое преосвященство, что? Что? – возразил ему стоящий на коленях владыка. – Я сам знаю, что я преосвященство, а вот ты объясни-ка мне другое, милый друг. Христос, он, по-твоему, что – для германских унитазов распялся или, может, для новых плит газовых?.. Или, может, нам не Распятию и Христу надо поклоняться, а теплым туалетам, которые спасут нас в день Страшного Суда?»
Голос его был тих, однако слышен в самом отдаленном месте трапезной и даже в примыкавшей к трапезной кухне, на пороге которой столпились теперь кухонные работники, боящиеся пропустить хотя бы одно слово.
«Или, может, ты думаешь, – продолжал владыка, – что мне нужны все эти пластики твои и железки?.. Да гори они все огнем, вместе с твоими унитазами, а мне не этого надо!.. Мне другое надобно, а не эти твои финтифлюшки, от которых только голова болит… Как же ты этого до сих пор не понимаешь, Нектарушка?»
«Так ведь удобства, – сказал отец Нектарий, понимая, что несет ахинею, и желая немедленно провалиться сквозь пол. – Монах – он ведь тоже человек».
«Это монах-то человек? – переспросил владыка, и в голосе его послышался лед. – Ты говори, Нектарушка, говори, да не завирайся, а то я тебе точно все ребра-то пересчитаю, век будешь помнить… Ежели ты и вправду думаешь, что монах – он тоже человек, то лучше тебе было бы снять с себя все золототканое да и уйти немедля на покой. А уж я тебе как-нибудь поспособствую…»
Тут произошло следующее.
Отец Нектарий вдруг раскинул руки и медленно опустился на пол рядом с владыкой, который, в свою очередь, вновь зарыдал, размазывая по лицу слезы.
Легкий перезвон пронесся над трапезной.
«Простите, владыка», – сказал отец Нектарий, склоняя голову. И добавил: « Больше не повторится».
«Да слышал уже, слышал – отозвался владыка, пряча лицо в ладонях. – Ты мне уже какой раз обещаешь, Нектарушка?.. И как только тебе самому-то не надоест!»
«Виноват, – сказал отец Нектарий, пытаясь выдавить из себя хоть одну маленькую слезинку. – Нечистый попутал, ваше преосвященство».
«Да вы сами тут не лучше любого нечистого», – доставая из рукава платок, сказал владыка. Впрочем, голос его при этом как будто слегка помягчел. Потом он сказал:
«Когда же ты, наконец, поймешь, глупая твоя голова, что Господу не надо от нас ни унитазов, ни мрамора, ничего. А надо Ему только чистое сердце и добрые поступки… Неужто так трудно это запомнить?»
С этими словами владыка высморкался в свой платок, и звук этот невольно напомнил многим стоящим вокруг об иерихонской истории. Той самой, которую можно было также аллегорически истолковать в качестве порока, раскаивающегося перед лицом добродетели и готового вот-вот пасть ей под ноги.
«Иди сюда, непуть», – сказал владыка, улыбаясь и протягивая руки к сидящему на полу отцу Нектарию, который, конечно, не заставил себя долго упрашивать.
В окружающей толпе раздались плач и всхлипывание.
Ангелы небесные повисли под потолком, не понимая, что происходит.
Обнявшиеся в центре трапезной владыка и игумен рыдали, положив головы на плечи друг другу.
Через мгновение можно было видеть, как слезами заливаются уже все присутствующие.
Всхлипывания. Слезы. Стоны. Платки. Рыдания.
Один Бог знает, сколько времени длились эти объятия. Затем владыка решительно оторвал свою голову от плеча Нектария и жестом приказал помочь ему подняться.
47. Сбитень православный
Жизнь берет свое, и скоро ассортимент бывшего книжного ларька, в котором раньше продавался мелкий православный набор в виде иконок, крестиков, маслица и свечек, теперь расширился, включив в себя разного рода травы, напитки, пирожки и прочие экологически чистые продукты, которые с удовольствием покупают и взрослые, и дети. Особое место среди товара занимал, конечно, «Сбитень православный», сотворенный по старинным рецептам и разрекламированный во всех местных СМИ.
Сбитень был дорогой, не всякому по карману, и оттого был еще желанней. Красивая этикетка изображала Столбушино, в небе над которым два ангела вели задушевный разговор о пользе столбушинского напитка. Еще к бутылке прилагалась маленькая книжечка, в которой обстоятельно были изложены разные медицинские рецепты, побеждающие различные болезни, а в левом верхнем углу можно было различить маленький портретик отца Нектария и надпись: «Сим победиши».