Остановившись как-то у ларька, отец Нектарий долго рассматривал бутылку сбитня, а потом сказал, ни к кому особенно не обращаясь, что портретик можно было бы сделать и побольше. Поскольку техническая мысль до этого еще тогда не доросла, было решено повесить портрет отца игумена в виде маленькой книжечки, нацепив ее прямо на горлышко, так что всякий мог бы при желании увидеть отца игумена во всей красе и потребить волшебный сбитень одновременно с благословением в адрес отца Нектария.
Со временем, как это обычно и бывает, ларек оброс совершенно неизвестными никому, кроме отца Иова, людьми. Были они, как правило, бриты, часто ездили в Столбушино, много смеялись, собирались вокруг ларька и слушали, кажется, одного только отца Иова, да и то не всегда.
Кажется, бесстрашный отец игумен тоже опасался их и обходил стороной…
Иногда мимо ларька пробегал отец благочинный, который смотрел на витрину, а затем быстро что-то подсчитывал, бормотал, загибая пальцы и задрав в небо подбородок, а после говорил что-нибудь вроде: «Надо бы еще бутылок пять со склада принести, как раз три экскурсии пройдут», или «Чай-то целебный, надо бы ценник переставить, а то набросились, словно чая никогда не видели», или же – «Не хотят брать, не надо, мы эти вон остатки в магазин определим и ничего не потеряем».
Стоящий рядом отец Иов, поскольку считать не умел, то со всем соглашался и говорил: «Конечно», или «Само собой», или даже «Никаких проблем», чем очень смешил стоящих рядом трудников, которые специально останавливались, чтобы послушать.
Иногда останавливались возле ларька мужички, рассматривали таинственный бутылёк, гадали, на спирту он или на воде, но покупать не решались. Некоторые, правда, предлагали сложиться и купить православный напиток, но другие возражали, ссылаясь на то, что таинственный этот бутылёк с портретом отца игумена мог бы оказаться бог знает чем, тогда как в магазине напротив всегда можно было обзавести напитком в пять раз дешевле, да еще с относительной гарантией.
Иногда случалось, что отец Иов заходил в ларек поболтать с продавцами, и тут его посещало какое-то странное оцепенение. Он останавливался и с недоумением оглядывал все эти флакончики, расписные коробочки и бутылочки, словно не понимая, что это все значит и какое, собственно говоря, он, отец Иов, имеет отношение ко всем этим коробочкам, бритым молодцам и праздничным упаковкам. Ответа, впрочем, как всегда не было, и, тяжело вздохнув, отец Иов возвращался к привычной и понятной жизни.
48. Алипий
Особое место среди монастырской братии занимал Алипий. Его можно было часто видеть идущим в одиночестве по дороге, ведущей из монастыря на ту сторону Сороти, в деревню Дедовское, где у Алипия жили летом мать и отчим.
Хождение к родителям было, конечно, запрещено. Так же, впрочем, как и годовой отпуск, который монахи проводили за монастырскими стенами, что, конечно, никого не смущало, тем более что и сам наместник довольно часто отправлялся из монастыря то на юг, то в заслуженный отпуск, то на обследования в одну из больниц северной столицы, то в киевскую духовную академию, в которой он изучал теологические тонкости православной догматики вместе со своим верным благочинным отцом Павлом.
Что же касается Алипия, то он был инвалид, у него не работала искалеченная при рождении правая рука и ступня – он ходил, прихрамывая, прижимая к боку покалеченную руку и улыбался. Улыбаться было его единственным занятием, если не считать, конечно, чтение псалтири и мелкой уборки в храме, на прилегающей к храму территории, а также эпилептических припадков, которые время от времени случались с ним в самых неподходящих местах, вызывая раздражение отца благочинного или даже самого наместника, который в глубине души считал, что болеть в монастыре позволено только ему одному.
«Вот уж погоди, – говорил отец благочинный, если им случалось встретиться где-нибудь. – Приедет владыка, уж я доложу, как и что. Вот и пойдешь тогда отседова».
«За что же это?» – спрашивал Алипий, кротко улыбаясь.
«Вот тогда и узнаешь, за что» – говорил Павел, с трудом поворачиваясь своей чудовищной задницей, о которой пожелавший остаться неизвестным один монастырский острослов сказал, что вряд ли в Царствии Небесном найдется столько места, чтобы упокоить филейную часть отца благочинного.
То ли из-за покалеченной руки, то ли по рождению, но только нрава Алипий был чрезвычайно кроткого, застенчивого и совершенно флегматичного, хотя при этом был всегда готов выслушать чью-нибудь историю и даже мог дать вполне вразумительный совет, если его, конечно, спрашивали. При этом утром ли, вечером или ночью, он никогда не переставал улыбаться, что многие расценивали как признак слабоумия и были, конечно, совершенно несправедливы. Дело было, конечно, только в его чрезвычайной застенчивости и неумении сопротивляться внешним силам и обстоятельствам, так что если, например, ему предлагали добавку, то он ел ее, пока еда не заканчивалась или если кто-нибудь не уносил на кухню кастрюлю с едой.
Однажды с Алипием произошла вот какая история.