Итак, следствием поражения при Далан-Балджутах стал чжурчжэньский плен Темучина, растянувшийся на десять лет. Заканчивается его пленение только в 1196 году, и у этого освобождения цзиньцами Темучина (версию о возможном побеге рассматривать не стоит, уж такой то геройский поступок обязательно был бы отмечен источниками) была очень серьезная причина. Разгадка этого неожиданного избавления от десятилетнего заложничества кроется в изменениях политической линии по отношению к степнякам, наметившихся в Цзиньском Китае. В свое время, при Хабул-хане и Амбагае, объединенные ими монгольские племена нирун представляли собой серьезную угрозу для северных провинций Китая. Для сдерживания монгольских набегов чжурчжэньское правительство заключило союз с естественными степными врагами монголов — татарами. Уже к моменту смерти Есугэя монгольская угроза — и главным образом, силами татарских воинов — была для Китая устранена. Но, как это часто бывает, ослабление одного степного народа привело к значительному усилению другого — теперь уже самих татар. К концу XII века ситуация в степи кардинальным образом изменилась в сравнении с его серединой. Монголы, расколотые на три враждебных лагеря — Борджигины, Джамуха, тайджиуты — не представляли в это время единой силы, способной угрожать цзиньскому могуществу. Татары же, напротив, за эти годы стали намного сильнее и превратились из союзников в постоянную головную боль чжурчжэньских императоров. Результатом этого стал резкий зигзаг в китайской политике (заметим, хорошо укладывающийся в тщательно разработанную схему отношений с кочевниками — «разделяй и властвуй»).
В 1196 году чжурчжэньское правительство принимает важнейшее решение о крупном военном походе на татар — с целью ослабить своих чрезмерно усилившихся былых союзников. О том, какое значение придавали китайцы этому намечавшемуся походу, говорит тот факт, что руководителем военной кампании был назначен не очередной генерал, а сам первый министр императорского двора. Разумеется, в рамках подготовки к походу были предприняты и необходимые политические шаги, гарантирующие его успех. Одним из таких шагов стало освобождение Темучина.
Решение это выглядит действительно хорошо продуманным. Прожженные китайские политиканы просчитали все. Освобождение монгольского хана (по-видимому, на определенных условиях) сразу обеспечивало китайцам достаточно серьезную силу, способную действовать в глубоком тылу у татар. Не отпусти они Темучина — и о возможной монгольской помощи можно было бы забыть: замещавший брата Джочи-Хасар ни в коем случае не вступил бы в союз с пленителями старшего из Борджигинов. Учли китайцы и то, что Темучин уже доказал свои таланты вождя, в отличие от Джочи-Хасара — хорошего стрелка, но не более. И, наконец, третьей, может быть, важнейшей причиной предоставления свободы Темучину стало то, что это освобождение могло склонить к союзу с Китаем, пожалуй, самую мощную на тот момент силу в монгольской степи — Тогрил-хана с его кераитами (к слову, этот расчет полностью оправдался). Тогрил был действительно почти по-отцовски привязан к сыну Есугэй-багатура и являлся старым другом и союзником Борджигинов. И освобожденный молодой вождь мог принести этот союз китайцам как на блюдечке — в качестве платы за волю.
Таким образом, весной 1196 года Темучин после десятилетнего отсутствия вновь появляется в родной монгольской степи. За это время многое изменилось в нутуге Борджигинов. Разочаровавшись в Джамухе, откочевали от него и присоединились к Борджигинам воинственные роды урутов и мангутов. Однако была и тяжелая потеря: заподозренные в предательстве Темучина юркинцы, обидевшись, выделились из его улуса. Уход юркинцев в значительной мере ослабил складывающуюся орду: ведь, по словам «Сокровенного Сказания», они были отважные сердцем, «люди действительно неукротимые, мужественные и предприимчивые» (§ 139) — проще говоря, великолепные воины. И первое, что сделал Темучин, вернувшись на родину, — подал юркинцам руку примирения, несмотря на имеющиеся подозрения в их предательстве.
В конце весны 1196 года (вероятно, по монгольскому обычаю, шестнадцатого числа первого летнего месяца, что по нашему календарю соответствует поздней весне) Темучин устроил грандиозный пир в честь своего освобождения из плена, на который как равноправные партнеры были приглашены и юркинцы во главе с Сэче-беки. И в данном случае освобождение являлось только поводом. «Сокровенное Сказание» называет другой повод — приход урутов и мангутов, но уже из дальнейшего описания становится ясно, что этот мотив является абсолютно надуманным и указан автором с целью скрыть реальное положение вещей. Главным же было примирение с мощным родом Юркин, и знаменитый пир в Ононской дубраве должен был восстановить распавшийся союз. Однако в силу накопившейся неприязни между теми, кто остался верен Борджигинам, и юркинцами, события пошли не так, как планировал Темучин.