Во всё поле зрения — серо-стальная трава с россыпью клеверных «крестиков». Перед самым лицом — перо, тоже серое и словно бы обожжённое по краям морозом и заиндевевшее. Лина загнанно дышала, почти лёжа на животе и никак не в силах отвести взгляд от пера. А в голове вдруг забилась догадка: порядок кадров! Она движется через снимки, в обратном порядке! И каждый раз — когда совершает отшаг назад.
— Ещё шесть, — прохрипела она самой себе, прикипев взглядом к «заиндевелому» перу. — Шесть фоток и тогда…
Что будет тогда, она постаралась не представлять. А потом и вовсе чуть не забыла о посетившем её озарении, когда перо — серое на сером, полосой поперёк — вдруг начало медленно менять цвет. На чёрный, без единого блика хоть у края, хоть на центральном стержне. Словно посреди полотна с невыразительным растительным принтом — вдруг образовалась узкая продолговатая дыра. И оттуда Лина ощутила
Как сделать шаг назад, спиной вперёд, если непонятно — то ли ты лежишь на животе, то ли сильно наклонился. Куда шагать — вверх, в небо?! Лина не думала, не пыталась представить — дёрнулась всей собой, снова ощущая противное, хоть и безболезненное
…Вид на колесо обозрения снизу от лестницы, сложенной из грубых камней. Здесь она здорово отбила себе зад после рывка из снимка с пером. Так, на заднице, и пришлось делать отскок назад, сдирая с задних карманов джинсов стразинки. Да и ладонями шаркнулась — мало не покажется. Хныкать времени не было, через самую верхнюю ступеньку уже переливалась тьма — и
В следующем кадре Лина чуть не запуталась в ветвях, а потом — получила тычок в рёбра. Словно прабабка Яся жёлтым ногтем въехала.
— Ай! — взвыла девушка, не сразу сообразив: переместившись на середину той же самой лестницы, она невольно отскочила в бок, в кусты, где зловеще белели абстрактные фигуры, напоминающие то ли призраков в простынях, то ли языки исполинского костра, или вовсе какие-то инфернальные цветы, растопырившие змеящиеся отростки. На один из них Лина и налетела боком, аж слёзы из глаз брызнули. Выпутываясь из веток, охая, она обрывала листья — и те тянулись за ней, как за самолётом инверсионный след, повисая в воздухе и не падая.
Девушка вернулась на лестницу, глянула в подножие, хотя перед глазами затуманилось и плыло. Ей хватило разглядеть: основание ступеней и прилегающая дорожка скрылись в темноте. Словно там чёрная река разлилась, не цепляя, впрочем, стоящие по бокам деревья. Спина у девушки уже вся была мокрая от липкого ледяного пота, но того исступлённого страха — она уже не ощущала. Опять накатило чудное, чужое веселье, словно в неё бес вселился. Один из тех, что толкал её братцев на всевозможные проделки.
— Кукуиньки, сказали заиньки! — крикнула Лина в медленно втекающую вверх по ступеням темноту и уже уверенно шагнула спиной вперёд.
И ещё три подряд — на каждый новый отшаг, не задерживаясь в оставшихся кадрах, не разглядывая их. Качнулись перед глазами кабинки, словно повисшие в небе — предпоследний, а если считать сначала — второй снимок в череде прочих. Качнулись так, словно Лина опрокидывалась на спину, спеша их миновать — и ведь действительно едва не рухнула, когда ей под колени словно ударила скамейка. Та самая, с которой был сделан самый первый снимок.
Девушка часто, загнанно дышала, шаря взглядом по склонам, по ажурным хребтам мостиков, чёрной, зеркальной поверхности прудика. Пока нигде тени не стали гуще, не прорезались невидимыми зрячими глазами. Она вернулась в начало, но
— Как же так?! — тихо в отчаянии прошептала Лина, снова и снова мечась взглядом по застывшей панораме. — Что — не так?!
Лина дышала мелко, поверхностно, боясь звуком дыхания себя выдать. Боялась моргнуть, боялась отвести взгляд. Она вдруг представила себя со стороны — белая, точнее, почти бесцветная от рождения, в светлой ветровке и джинсах. Не слишком-то и отличается от естественной палитры
Тень колыхнулась, перетекла в очередной раз, сделала движение, которое показалось Лине смутно знакомым. Если бы у тени были руки,