Монохром

Лина слабо улыбнулась, одновременно ощутив новый укол обиды: с момента переезда Лейла ни разу не позвонила на домашний телефон, не прислала ни одного письма, хотя честно записала адрес Останкиных. Девушка отмахнулась от очередного тягостного переживания, а заодно — от въевшегося намертво внутреннего протеста против снимков с собой.

Переключила камеры и поджала губы, когда на дисплее проступило подобие её отражения: подвижное, хмурящееся, щурящее белые глаза, нервным жестом убирающее за ухо почти белые волосы. За спиной селфи-двойника — контрастно-яркое осеннее небо, трепещущая рябь берёзовых крон, местами ещё зелёных.

Фильтры у «себяшки» были немного другие, чем у основной камеры: природа… румянец… история… загадка. Наконец, ч/б. На миг Лина заколебалась, глядя на своё «отражение», почти утонувшее, слившееся с моментально обесцветившимся небом. Она подняла телефон повыше, чтобы поймать в кадр более тёмный фон. Смотреть прямо было неприятно — пробивавшиеся сквозь листву солнечные лучики выдавливали слёзы из глаз. Но Лина терпеливо выставила таймер на три секунды, задержала дыхание, нажала пуск…

…и на третьей секунде — не выдержала, закрыла глаза. Тут же вспомнился бабай Кось, а в голове мелькнуло: «Как на постмортем3». Откуда только и вспомнила о таком?!

Телефон издал звук вспышки. Лине под закрытыми веками даже показалось, что действительно — полыхнуло. Хотя скорее всего, это был всего лишь солнечный луч, отразившийся от кабинки колеса обозрения. Девушка открыла глаза, ощущая ещё остатки блика и непроизвольно щурясь. Окружающее показалось слишком белым, как после реальной фотовспышки. Лина поморгала, прогоняя временное ослепление, снова посмотрела перед собой… И обомлела.

Из отступающего фантомного света проступали очертания окружающего, медленно, как при проявке. Серый, кажущийся шершаво-гранитным пологий бережок, сбегающий к прудику. Поверхность того теперь выглядела чёрным зеркалом с налипшими на поверхность белёсыми чешуйками. Контрастно белые с чёрными метинами берёзки, кроны их — прозрачные и словно из пепла. Полукружия мостиков над раздвоенным руслом напоминают зарытое глубоко в землю сердце — металлическое, ажурное, чёрное. Повисшие в бесцветном небе кабинки колеса обозрения. Само колесо — едва заметно, размывается в безвременной, лишённой понятия день или сумерки, вышине…

Всё до боли знакомое — и совершенно чуждое. Чёрно-белое. Монохромное.

Лина вытаращилась так, что даже глаза заболели и снова заслезились. На дворе царило «бабье лето» начала сентября, так что лёгкая ветровка девушки была нараспашку. Но здесь, в этом месте температура не ощущалась. Никак. Только по спине у Лины побежала струйка ледяного пота, противно защекотав в районе поясницы. Девушка снова зажмурилась, потрясла головой, решив, что либо перегрелась, либо что-то со зрением случилось. Но когда она посмотрела перед собой, всё осталось тем же: зеркально-чёрный пруд, берёзы с невесомо-серебристой листвой, полукружье кабинок в небе.

— Что з-за?.. — хотела крикнуть Лина, но вместо этого из горла вырвался жалкий шёпот.

«С-са-аааа… с-са-аа…» — прошелестело эхо, похожее на выдох в пустой комнате, быстро угасло.

Девушка поднялась на деревянных ногах, пальцы судорожно сжались — на пустоте. Телефона в руках не было и в помине. Ни на земле. Ни под скамейкой. Лина вдруг заметила, что на уровне глаз что-то повисло, навязчиво привлекая внимание. Она словно во сне протянула руку, со всё ещё полусжатыми пальцами, тронула костяшками пепельно-серебристый лист, застывший в воздухе и не желающий падать. От её прикосновения тот едва заметно шелохнулся, а иззубренный край оказался неприятно твёрдым.

Лина поспешно отдёрнула кисть, боясь, что порежется, попятилась назад, за скамью, словно прикрываясь ею. Ещё шаг и…

Вспышка!

…она наткнулась на что-то спиной, возможно, на ствол дерева, которое в отличие от листа — как-то странно подался под весом девушки. Лина крутанулась на месте — и на этот раз уже от души взвизгнула. Шепчущее эхо навалилось со всех сторон, дробясь и множась. По счастью, странные звуковые шутки быстро закончились, пока Лина, зажав себе рот руками, таращилась на размытое нечто перед собой. Узнать бегуна с собакой удалось далеко не сразу, в монохроме и без того исказившиеся черты превратились в сюрреалистичный образ.