Монохром

Лейла шумно, с силой вдохнула носом, задержала дыхание, давая тем самым «звукам нутра» звучать громче рассудка. Вот именно сейчас, глядя вдоль засыпанной листьями дорожки, соединяющей воспоминания детства с настоящим, Лейла нащупала путь. Даже ещё не сам путь — а намёк, ускользающий из-под прямого взгляда знак направления.

Девушка закусила губу, прикрыла глаза, взглянула на дорожку из-под ресниц. Они с Линкой так часто баловались: через приопущенные ресницы смотрели на пятно солнца над кронами, или фонарь, или окна. Тогда всё немного расплывалось, делалось зыбким, «нетуточным», как хихикали подружки, тут же начиная фантазировать на тему другого, более сказочного мира. Иногда удавалось так прищуриться, что вокруг фонарей или окон получались лучики, которые, если смотреть прямо, никогда не видно.

«Почти…»

Голос подруги прозвучал еле слышным шёпотом на фоне шелестящей листвы. Лейла вздрогнула, округлила глаза, но не стала лихорадочно озираться или убеждать себя, что ей послышалось. После того, как подруга исчезла почти на её глазах… а дисплей Лейлиного телефона — залило чернильной чернотой, в которой утонуло лицо со снимка… после того, как поиски пропавшей девушки не увенчались успехом, а судя по всему, скоро заглохнут… Лейла единственная не бросила этих поисков, всё время ожидала услышать этот нетуточный шёпот.

— Где?.. — одними губами спросила она, не отводя глаз от дорожки, такой светлой и безмятежной, озарённой мягким светом октябрьского солнца.

«Между…»

Шёпот, звучавший только в ушах Лейлы, словно обрёл физическое воплощение: ветерок скользнул с деревьев вниз, взметнул опавшие листья, прокатил зыбкой волной до обочины дорожки, рассыпал вдоль теней от деревьев. Чересполосье света и тени нарезало асфальт неровными фрагментами, напоминая сетку витражей.

Лейла смотрела до боли в глазах, но больше ни листика не шевельнулась. Или всё-таки она переутомилась, от частых рыданий и чувства вины — и что-то всё-таки сместилось, и теперь ей чудится всякое?..

«Смотри… Свет… Тень… Рядом…»

Лейла всмотрелась и хватанула ртом воздух: на миг почудилось, что в том месте тени, листья, дорожка, сам солнечный свет — потеряли краски. Лишь на миг — но этого хватило, чтобы в памяти Лейлы из казалось бы нереально далёкого вечера всплыло: Монохром. И обрывки разговоров на кухне, над тарелкой пельменей и кружкой — одной на двоих — с коньяком. И Линкин ультиматум: «Пообещай, что никогда, слышишь, НИКОГДА не станешь просить тебя сфотографировать. Обещай. ОБЕЩАЙ!»

— Вот я дура! — прошептала она, вспомнив побелевшее лицо подруги на последнем кадре. — Вот же я дура!..

Она зашарила по карманам куртки и джинсов. Облилась холодным потом, пока не отыскала «кирпич» смартфона. Тот лежал там же, где и всегда — в сумке-банане через плечо.

Лейла отметила, что у неё дрожат руки, пока вытаскивала телефон. Это был совершенно новый смарт, купленный отцом. Тот едва ли не силком заставил дочь принять телефон и несколько дней следил, чтобы та не выбросила гаджет. Предыдущий Лейла с такой сил навернула о край стола, что пострадал не только экран. Телефон, когда его подняли с пола — разломился в руках охранника кафе на две половинки. Эти жалкие обломки ей вернули в зип-пакете уже после того, как она несколько часов провела в допросной. Эти часы девушка помнила смутно. Да и не старалась вспоминать, как и лицо отца, примчавшегося в полицейский участок её выручать. Потом ведь было ещё несколько визитов, когда у неё брали показания и расспрашивали о Лине. Всякое спрашивали, гадкое. Была ещё беседа с психологом. Потом — встреча с родичами Линки, и вот тогда-то Лейла сорвалась: в крик, в истерику и чуть ли не в драку, когда те понесли околесицу о «психическом состоянии пропавшей дочери»…

Она старалась всё это забыть. Но помнить о по-настоящему важном.

Сама себе удивляясь, Лейла не с первой попытки открыла приложение фотокамеры. Навела телефон на дорожку, задержала дыхание. Внутри вдруг засвербел мерзкий червячок сомнений и скепсиса, мол, и что это ты делаешь, что собираешься проверять?!

Лейла знала, что это зудит страх, тот самый, который подталкивал её прогулять уроки, если планировалась контрольная, потому что в математике она никогда не была сильна. Тот же самый страх липко обволакивал её перед первыми соревнованиями, предлагая придумать какую-нибудь болячку, лишь бы не выходить на ринг. Та же мерзость сейчас цеплялась за её пальцы, шепелявила в уши оправдательное, что исчезновение подруги — вовсе не её, Лейлы, вина, это и следователи сказали, и психолог. Это она себя накрутила и слила в один образ — сцену в кафе, из которого подруга вдруг убежала, и её пропажу, и чувство собственной вины, что за полтора года ни разу не связалась с Линкой…