Монологи вагины

На свои свидания с женщинами я надевала возмутительно вызывающие наряды — кружевные, шелковые, кожаные — и вовсю пользовалась аксессуарами и разными инструментами: плетками, наручниками, веревками, фаллоимитаторами. Какой там налоговый кодекс! В нем ничего нет о подобных штуках и о возбуждении, к тому же я возненавидела синюю униформу. Правда, теперь я иногда ношу ее на своей новой работе, и она успешно выполняет свое предназначение. Контекст — великая вещь. В налоговом кодексе ничего не сказано об инструментах, костюмах, о влажности от возбуждения, о загадочных прелюдиях в темноте, о зовущих губах; не упоминается в нем и о стонах — во всяком случае, о таких, которые я имею в виду. Этот аспект был ключевым — теперь мне это совершенно ясно; именно сладострастные стоны сыграли решающую роль и благодаря им я попала в такую зависимость от этого процесса. В детстве, видя, как женщины в кино занимаются любовью, издавая странные крики, я смеялась. Смех этот едва не переходил в истерику. Я не могла поверить в то, что эти громкие, бесстыдные, бесконтрольные звуки исходили от женщин.

Мне безумно хотелось кричать! Я репетировала перед зеркалом, записывала сама себя на диктофон, стонала на разные голоса — то возвышенно и драматично, как оперная дива, то более сдержанно, словно стараясь подавить стон. Но потом, проигрывая эти записи, я неизменно слышала фальшь. Эти крики были фальшивыми. Они не были сексуальными по сути — в них слышалось лишь мое желание быть сексуальной. Но вот однажды в десять лет мне безумно захотелось пи́сать. Дело было в машине. Я терпела почти час и когда наконец смогла сделать это на грязной маленькой заправочной станции, то почувствовала такое наслаждение, что издала стон. Я пи́сала и стонала, сама не веря в то, что это происходит на какой-то заправке «Техасо», в самом сердце Луизианы. Тогда я поняла: причина этих криков — в невозможности получить то, что ты хочешь, сразу. А еще крики тем громче, чем неожиданнее ты это получаешь; они исходят из самых недр твоей души, из ее потаенных, сокровенных уголков, у них свой язык. Стоны и есть этот язык.

С тех пор я стала стонать. Большинство мужчин испытывали неловкость, а если быть совсем откровенной — их это пугало. Кричала я громко, и это мешало им сосредоточиться на том, что они делали. Они не могли сконцентрироваться. А потом и вовсе теряли запал. Мы не могли заниматься любовью в домах, где были другие люди, — ведь стены там были слишком тонкими. Постепенно я приобрела определенную репутацию в своем доме — соседи в лифте смотрели на меня с отвращением. Мужчинам я казалась слишком громкой — некоторые даже называли меня ненормальной.

Постепенно я стала стесняться своих криков. Стала тихой и вежливой. Глушила свои стоны подушкой. Я научилась подавлять свои крики, скрывать их, притворяясь, что чихаю. У меня начались головные боли и разного рода расстройства, связанные со стрессом. Я уж было начала терять надежду — как вдруг открыла для себя женщин. Я узнала, что большинство женщин стонет. Но самое главное, я поняла, как меня саму возбуждают стоны других женщин, и особенно когда в этом была моя заслуга. Это превратилось в мою страсть.

Я нашла ключ, разомкнула уста вагины, выпустила на волю ее голос, эту дикую песнь. Я занималась любовью с молчаливыми женщинами, а потом находила какую-то внутреннюю точку, и они сами поражались своим крикам. Я занималась любовью с теми, кто стонал, и стоны их становились еще глубже, еще пронзительнее. Я стала одержимой. Мне страстно хотелось заставить женщину стонать, управлять ею — как дирижер или лидер группы.

Это было похоже на хирургическую операцию, на тонкую науку, поиск ритма и средоточия крика — места, которое я назвала его домом.

Иногда мне удавалось найти его через джинсы. Иногда я незаметно подбиралась к нему, попутно умело отключая сигнализацию. Иногда я прибегала к силе, но не к насилию, не к подавлению; скорее это можно назвать подчинением или превосходством.

Я будто бы говорила: «Сейчас мы отправимся в путешествие — не бойся, расслабься и получай удовольствие!» Часто все было просто и прозаично. Я обнаруживала точку стона, не успев даже приступить к делу — например, когда мы ели курицу или салат. «Ах вот где она!» — прямо на кухне, вперемешку с бальзамическим уксусом.

Я пользовалась разными приспособлениями — люблю эти штуки! — а иногда делала так, что женщина сама обнаруживала точку стона прямо передо мной. Я ждала, замерев, пока она раскроется мне навстречу. Тихие, робкие стоны не могли сбить меня с толку: я заставляла ее двигаться дальше, навстречу самому мощному и громкому стону.