мономиф

Новые люди совершенны и святы, преисполнены любви и добра, находятся в гармонии друг с другом, с животными и растениями, которые также преображаются. Описания будущего человечества и его взаимоотношений с природой в проповедях основателей разных учений практически не отличаются друг от друга. Вот, например, текст Иоанна Береславского: …в будущем знамение любви Богородицы проявится в том, что «заговорят горы и животные, ослы и медведи, коровы и лошади» [Откровения 1991: 93]. В проповеди Марии Дэви Христос говорится: … «Человек, подходя с любовью, к дереву или животному будет посылать ему свои импульсы Любви, а те, в ответ, будут приносить ему радость и пользу»… Виссарионовцы… пишут следующее: … «Поражает непуганность животного мира… Убирая урожай, мы обращаемся к Земле-Матушке с благодарением… просим Ее отторгнуть плоды Свои без боли, обещаем восполнить утраченное трудом своим… Работая рубанком, благодарим дерево… разговариваем с ним»⁴²⁵.

Неужели исполнилось хотя бы одно из обещаний золотого века? Хотелось бы верить — но слишком уж много здесь странных совпадений. И кузница, и работающий в ней кузнец, к которому обращаются «Миш» — все это уже знакомо, все это уже было в самом начале повести. Город, волею судеб ставший центром мира⁴²⁶ — «тот город начинался кузницей»⁴²⁷, стоящей при дороге как сторожевой пост. Кузнец Миша и инвалид Жачев — первые люди, встреченные Вощевым в этом новом Вавилоне. И вот мы вновь встречаем кузнеца (второй руки) Мишу, который по ходу повести становится Медведевым. Он предстает то зверем, то человеком; то дьяволом (убивающим и посылающим на смерть), то богом (в последней фразе повести молотобоец прикасается к умершей Насте, как бы благословляя ее в последний путь).

Это странное повторение сторожевого поста рождает подозрение, что мы имеем дело не с добрым животным золотого века (одним из тех, с кем люди «жили в мире»), но с классическим Стражем Порога — безжалостным убийцей, не пропускающим в новую жизнь всякую остаточную сволочь. И главное, никак не избавиться от навязчивой ассоциации — восьмого января 1930 года (то есть как раз в период работы над «Котлованом») Филипп Демьянович Медведь стал начальником Ленинградского управления НКВД⁴²⁸. Он был

один из организаторов «красного террора» в Петрограде, лично руководил подавлением восстаний в фортах Кронштадта… Ближайший сотрудник Дзержинского и В.Р.Менжинского в проведении кампаний раскулачивания…В Ленинграде руководил арестами и высылкой сторонников троцкистско-зиновьевской оппозиции, репрессиями против представителей «эксплуататорских классов»… Руководил деятельностью «двоек» и «троек», занимавшихся внесудебным осуждением арестованных. По указанию Кирова организовал массовую высылку из Петрограда в Сибирь десятков тысяч лиц «непролетарского происхождения»⁴²⁹.

Зловещий образ Медведя, руководящего «раскулачкой», внесудебными расправами и массовыми высылками, стал неотделим от платоновского текста — независимо от того, что думал по этому поводу сам Платонов. Медведь не успел отомстить писателю — в 1937 он сам попал в «ежовые рукавицы» и был расстрелян (как польский шпион). Зато Сталин (поставивший на бедняцкой хронике «Впрок» резолюцию «сволочь») отыгрался по полной программе.

Фрейдизм