мономиф

Так оправдывается заснувший на боевом посту Кирей. Он действительно считает, что во сне может следить за городом, причем гораздо эффективнее, чем в бодрствующем состоянии. Здесь полностью отсутствует качество, называемое тестированием реальности — что обычно является главным признаком психоза. Но это не психоз, это близкое к нему мифическое мышление. В отличие от мышления рационального, оно (как и психоз) действует по законам бессознательного. Для него характерно признание возможности тотального всемогущества и неприятие любых ограничений. Как утверждал Рональд Лэнг, «объекты фантазии или воображения подчиняются магическим законам, они имеют магические, а не реальные взаимоотношения»⁴⁴⁴. Подобную мысль мы можем найти и у Элиаде: «бессознательное имеет структуру мифа... Единственный действительный контакт современного человека с космическим, сакральным, осуществляется через бессознательное»⁴⁴⁵.

Кроме того, Элиаде прямо отмечал параллели между психоанализом и космологическими мифами — в основном, по двум пунктам. Во-первых, психоанализ утверждает идею первоначального «рая», с которого начинается человеческая жизнь и который длится вплоть до определенной травмы. Во-вторых, с помощью определенных техник психоанализ позволяет вернуться в раннее детство, пережить заново давно прошедшие и забытые события, то есть реактуализировать индивидуальное первовремя. И, разумеется, Элиаде не мог не заметить явного сходства между клинической практикой психоанализа и классической формой инициации.

Можно рассматривать психоанализ как деградированную форму посвящения, доступную современному десакрализованному миру; сценарий легко узнается: спуск в глубины души, населенные «чудовищами» соответствуют «сошествию в Ад»; реальная опасность, сопряженная с таким «спуском» аналогична испытаниям, характерным для традиционных обществ, и тому подобное. Результатом такого анализа является интеграция личности, психический процесс, который чем-то похож на духовную трансформацию происходящую при настоящем посвящении⁴⁴⁶.

О параллелях между психоанализом и мифологией писал и Людвиг Виттгенштейн.

Фрейд… не объяснил научно древние мифы. Он предложил новый миф. Воздействие его идей имеет ту же природу, что и воздействие мифологии, например, в случае, когда он утверждает, что любой страх — это повторение первоначального страха. «Все берет начало в очень древних событиях». Можно подумать, что он обращается к тотему⁴⁴⁷.

Впрочем, аналитическая философия Виттгенштейна тоже не объяснила научно древние мифы, и даже не сумела доказать, что возможно их строгое научное объяснение. Психоанализ познает мифы сравнительно, он видит в них подобное сверхзначимым событиям индивидуальной истории. Корреляция здесь примерно такая же, как в утверждении «этногенез в общих чертах повторяет филогенез».

Психоанализ, несомненно, имеет определенные «мифические» черты. Это не удивительно, ведь прототипом любого творческого акта является космогонический миф. Не потому, что кто-то наблюдал его, зафиксировал в мифе и передал потомкам, как образец для подражания. Просто основа любого творчества всегда одна и та же — и она символически представлена в мифах о сотворении мира.

И завершить тему фрейдизма у Платонова хочется еще одной цитатой из «Чевенгура»: «у тебя портфель велик, а револьвер мал — ты писарь, а не член партии»⁴⁴⁸. Не член (револьвер мал!) — а так, писарь — просто пописать вышел. Яснее и не скажешь.

Экзистенциализм